— Как же это ты без подушки спал? — поинтересовался Дима у Вовы.
Тот удивленно вытаращил глаза, потом улыбнулся и махнул рукой.
Пошли умываться. Лёня хотел искупаться, но речка оказалась слишком мелкой. Тогда он стащил с себя рубаху и стал обтираться водой. Его примеру последовали все. Вода взбодрила, согнала дремотность.
— Объявляю второй походный день начавшимся! — торжественно сказал звеньевой и веселым козленком поскакал к костру.
2. На старом шихане
Четыре маленькие фигурки среди великанов-деревьев казались игрушечными. Под раскидистыми густыми ветвями было сумрачно и сыро. Вдруг яркий отблеск солнца сверкнул впереди, и вскоре тропинка уперлась в широкую серую гладь, на которой искрились и переливались слепящие глаза полосы — будто кто-то выплеснул на озеро громадную чашу ртути. Было тихо. Вода колыхалась спокойно и мерно, вспучиваясь длинными пологими буграми. Кучка молодых берез, столпившись на берегу, мягко шелестела нежной листвой.
Слева, приткнувшись к краю озера и сливаясь свежей зеленью крыш с деревьями, стояло несколько больших домов. За ними виднелись белые срубы. Лёня озадаченно взглянул влево, развернул карту, опять посмотрел на дома и пробормотал:
— Непонятно. На этом озере никаких домов не должно быть. Неужели… Нет, мы правильно шли.
Разобраться в путанице им помогла какая-то молодая яснолицая женщина, вдруг появившаяся из леса той же тропкой, что пришли они. Поздоровавшись с ней, Лёня спросил:
— Тетя, почему здесь дома?
— А разве нельзя им быть здесь? — улыбнулась женщина.
— Нет, почему нельзя… Только непонятно…
Она перебила его:
— Рыбозавод это. В прошлом году построили.
— Какой рыбозавод? Рыб делает?
— Рыб делаем. — Она опять улыбнулась. — Озеро-то большое, простору в нем много, и рыбы всякой — тьма. Мы икру вылавливаем и по другим озерам, в рыбоколхозы развозим. Там выпускают, а после ловят рыбу. Тут у нас научная станция — изучают, значит, рыбьи повадки, условия и прочее.
— Интересно, — сказал Дима. — Здо́рово, в какую глушь забрались! А мы по карте смотрим…
— Да что в нее смотреть-то! Поди, старая какая-нибудь.
— Зачем старая? — обиделся Лёня. — Самая свежая, последнего выпуска.
— Ну, — женщина пренебрежительно махнула рукой, — это разве новая? У нас в краю что ни год, то новый завод, или поселок, или еще что-нибудь. За пятилеткой нашей ни с какой картой не угонишься… Ну ладно. Некогда мне, ребятки. До свиданья…
— А ведь верно! — сказал Миша, когда женщина ушла. — Ведь пятилетка! Вот мы идем, идем, на карте — пустое место, а приходим — и вдруг там какой-нибудь новый Магнитогорск. Да?
— Не догадались они, которые карты составляли: надо было такими особыми значками нанести план, — сказал Вова. — Вот когда я вырасту, я знаете какие карты буду составлять?
— Знаем, знаем! — Ребята засмеялись.
Перед ними, набирая крутизну сразу от берега, вздымалась высокая гора, увенчанная мощным шиханом — голой, с торчащими остро углами скалой. Вид ее был угрюм и грозен. Как древний окаменевший дракон, припавший грузным телом к земле и вскинувший голову к небу, вздымался шихан.
— Взбираться будем? — задрав голову, спросил Дима.
— Обязательно, — ответил Лёня.
Склон становился все круче. Узорные заросли папоротника были чуть не по плечо Вове.
— Это папоротник-орляк, — сказал Дима. — Его можно есть.
— Что ты выдумываешь! Самый обыкновенный папоротник.
— Я и не говорю, что необыкновенный. Его везде много. А есть все равно можно.
— Расскажи, — попросил Вова.
Ему хотелось передохнуть. Остановились и Миша с Лёней.
Просить Диму второй раз не надо было. Он быстро подкопал и вытянул растение.
— Вот, — потряс он толстым длинным корневищем чернобурого цвета, висевшим на гладком зелено-желтом черешке; оно было ветвистое и чуть мохнатое. — Тут мука́. Высушить корень, истолочь или размолоть можно — и пеки хлеб. Что, не верите? Вот я, не помню только где, читал: на Канарских островах выпекают хлеб «челехо» из такого папоротника. А листья у него ядовитые. — И, видимо, для пущей убедительности Дима многозначительно пообещал: — Подождите, еще не то узнаете…
Крупная земляника краснела между кустиками черники. Темные грубые чешуйки листвы брусники подползали под майник и стебли таежной орхидеи — «венериного башмачка», красующегося пестрыми фиолетовобелыми цветами. Густые пучки горной осоки лепились тут же, меж стволов.