В то время во главе Кадгара стоял царь (царем в Кадгаре становились не по праву рождения, а в силу «божественного» избрания», по воле богов, то есть по желанию наиболее влиятельной на тот момент группировки), который правил страной около тридцати лет, пока наконец кадгарская знать не оказалась достаточно могущественной, чтобы низложить его, а затем убить. С тех пор Кадгаром правил совет старейшин, которые старались не допускать возникновения чересчур могущественных родов.
Два раза Доршате приходилось защищать свои рубежи, отражая вторжение южан: Кадгар довольно агрессивно расширял свои границы и держал в постоянном напряжении соседние государства.
Но все это было в прошлом. Огонь войны давно не полыхал в Доршате, и в последнее время даже расовые разногласия стали не такими острыми, хотя взаимная неприязнь людей и норлоков по-прежнему существовала, подобно углям, что тлеют под серой золой.
Осень в Доршате баловала горожан последними теплыми солнечными деньками, особенно приятными после долгих затяжных дождей. Холодный дождик моросил несколько дней подряд, сменяясь по утрам ледяной крупой, и вдруг время словно повернуло вспять: уползли за горы серые тяжелые тучи, засияло солнце, изумрудом засверкало по-осеннему холодное море. Обрадовавшись погожему дню, горожане заторопились по своим делам. В торговых кварталах закипела повседневная жизнь: покупатели спешили за покупками и менялы уже сидели в своих лавочках, разложив по специальным ящичкам деньги, которые были в ходу в государствах побережья. Те же, кто не мог заплатить за торговое место, раскладывали товар на прилегающих к кварталам улочках, прямо на земле, на разостланных кусках грубой ткани: ковры, шали, колокольчики, «поющие» чаши, ножи, фрукты и сладости. Торговцы музыкальными инструментами, коротая время в ожидании покупателей, наигрывали на дудочках и маленьких скрипках. К городским бассейнам потянулись повозки, нагруженные корзинами с бельем.
От колодца торопился мальчишка-водонос, ловко удерживая на длинной палке две тяжелые бадьи.
Возле перекрестка он остановился, поспешно уступая дорогу: из Серого Замка по направлению к дороге, ведущей из города, неторопливо следовал небольшой отряд всадников. Ветерок играл стягом с изображение волка на белом фоне.
Старый гоблин сидел возле открытого окна в грязной маленькой мастерской, где пол был завален обрезками кожи, и стучал молотком, держа во рту маленькие тонкие гвоздики, — прибивал оторвавшуюся подметку к башмаку. Заказчик, голубоглазый толстый джалал с ярким румянцем на обветренных щеках, сидел рядом, на грубо сколоченном тяжелом табурете, и, прихлебывая из глиняной бутылки, ожидал, пока починят ботинки. Шляпа его с потрескавшимися от времени полями была сдвинута на затылок, и седые кудри падали на воротник выцветшей теплой рубахи.
Гоблин услышал стук копыт в конце улицы, глянул мельком в оконце и сильнее застучал молотком, ловко поворачивая разношенный башмак на чурбаке, служившем ему верстаком. Джалал усмехнулся, заметив, как по темному бугристому лицу гоблина проскользнула тень.
— Не любишь норлоков? — поинтересовался он. Гоблин вынул гвозди изо рта, положил на чурбак и принялся сосредоточенно рыться на захламленном подоконнике.
— За что их любить? — буркнул он наконец, отыскав шило и ловко прокалывая подошву ботинка.
Джалал поднял брови, обдумывая, что сказать, и поболтал полупустой бутылкой. Его мало интересовало, как относится гоблин к норлокам, но сидеть в ожидании заказа было довольно скучно. Хотелось поговорить, но, как назло, старый гоблин был не из разговорчивых: уже сколько лет джалал ходит к нему чинить башмаки, а ни разу так и не удалось поболтать с ним по душам. А ведь мог бы рассказать какую-нибудь занимательную историю — гоблины-то живут лет триста, не меньше! Сколько всего увидишь за такую долгую жизнь!
— Ну... Они охраняют наш город. — Джелал сделал глоток и утер ладонью рот. — Никто не сунется сюда, пока здесь эти клыкастые. Хотя говорят, что их «волки» — настоящие головорезы. — Он подождал немного, но сапожник молчал, не отрывая глаз от башмака, тонкие губы его были крепко сжаты. Джалал помолчал немного и сделал еще одну попытку втянуть его в разговор: — Куда это, интересно, они направляются? Это Великий норлок, видишь? Его не часто увидишь в городе....
— Вижу, — коротко ответил гоблин. — И что с того?
Его собеседник пожал плечами.
— Ничего, — добродушно сказал он. Язык у него уже немного заплетался. — Слушай, завтра принесу тебе башмаки жены, зимние, сможешь их подлатать? Только не дорого.
— Смогу.
Джалал снова отхлебнул из бутылки и задумался.
— Чудно, — проговорил он, наморщив лоб. — Работаю, работаю, а денег — нет. Что за жизнь!
Он обвел взглядом мастерскую, потом поглядел на гоблина, гадая, сколько ему может быть лет: сапожник был немолодой, но еще крепкий, хотя темное лицо его было покрыто глубокими морщинами, а в бурых волосах, стянутых кожаной бечевкой, блестела седина. Движения его были уверенными и точными. По человеческим меркам ему могло бы быть, пожалуй, лет шестьдесят, а по гоблинским? Джалал задумался: за свою жизнь ему не приходилось видеть гоблинов, кроме этого старого сапожника. Жалкие остатки их племени, некогда многочисленного, давным-давно были рассеяны по окраинам Доршаты.
Стук копыт замолк, джалал поставил опустевшую бутылку на пол и, приподнявшись с табурета, выглянул в окно:
— Ну-ка, что там? А... две повозки не могут разъехаться, улица-то узкая! Задерживают отряд... у возниц, небось, сейчас душа в пятках! Гляди-ка, а ведь норлоки совсем рядом!
Гоблин промолчал, но его собеседник заметил быстрый взгляд, который тот бросил на улицу.
— Ты так глянул, — потыкал он для верности в сторону окна пальцем с обкусанным грязным ногтем, — словно знаешь его. А? А откуда?
Гоблин продолжал молчать, но джалал не унимался.
— Откуда? — повторил он с пьяной настойчивостью. — Ты — простой сапожник. А он, — джалал закатил глаза, — Великий норлок. Раз его так зовут, стало быть, есть за что. Я как-то слышал песню... пели менестрели на празднике летнего солнцестояния. Про битву на Взморье, после которой его и стали звать Великим. Норлоки тогда принесли победу Доршате. А еще...
Гоблин не выдержал. Он отложил молоток в сторону и уставился на джалала желтыми горящими глазами, в которых полыхала ярость.
— Слушай, что я тебе сейчас скажу, — проговорил он тихим голосом, от которого у джалала пробежали по спине мурашки. — Да, я знаю его... видел возле Шармиша. Там, неподалеку от города, была наша деревня. Когда гоблины подняли мятеж, усмирять нас прислали этого... Сульга. Тогда я видел его в первый раз.
— Восстание? А... но это же было давно? Еще до войны с Кадгаром, а? — пробормотал джалал, незаметно пытаясь вместе со стулом отодвинуться от сапожника подальше. — Говорят, оно было жестоко подавлено?
— Норлоки просто утопили нас в крови. Мы готовы были сдаться и принять их условия... а, знаешь, джалал, не так-то просто заставить гоблинов признать свое поражение. Но норлокам не это было нужно — наша капитуляция. Они хотели только нашей смерти. Говорят, что это Сульг распорядился тогда вырезать всех до единого. Он только-только вернулся из изгнания и, понятное дело, хотел показать, на что способны его волки. И хотя мы ушли на свою территорию, почти в Мглистые земли, его волки шли за нами, пока не уничтожили почти всех.
Джалал хотел было сказать что-то, но почувствовал, что не может выдавить ни слова, и лишь кивнул, не сводя глаз со своего собеседника.
— С той поры, — продолжал гоблин, — каждому новорожденному рассказывают эту историю и называют имя того норлока, который уничтожил наш народ.
Он замолчал.
Цоканье копыт по булыжникам послышалось совсем рядом: всадники ехали по улице, серый волк на белом стяге скалил зубы.
Гоблин взглянул на лицо того, о ком рассказывал только что, — высокомерное и замкнутое — и добавил:
— И будь спокоен... наши детеныши помнят это имя.