– Словом, все это сводится к чему-то вроде птичьей песни, – подытожил я неуверенно. – Птицы ведь тоже обозначают пределы своих территорий с помощью песен.
Аркадий, который слушал, уперев лоб в колени, вдруг встрепенулся:
– Я все ждал, когда ты додумаешься до этого сравнения.
Затем Флинн завершил разговор, коротко обозначив тему, которая давно сбивала с толку многих антропологов, а именно затронул вопрос двойного отцовства.
Первые путешественники по Австралии отмечали в своих записках, что аборигены не проводят связи между сексом и зачатием: вот доказательство (если только оно требуется) их безнадежно «примитивного» мышления.
Разумеется, это чушь. Абориген прекрасно знает, кто его отец. И все-таки существует нечто вроде параллельного отцовства, которое привязывает его душу к определенному месту, к некоей точке ландшафта.
Считалось, что каждый Предок, когда пел и странствовал по земле, оставлял за собой россыпь «клеточек жизни», или «духов-деток» возле своих следов.
– Что-то вроде музыкальной спермы, – пояснил Аркадий, и снова все рассмеялись, на этот раз даже Флинн.
Предполагалось, что песня распластана по земле в виде непрерывной цепочки куплетов: по куплету на каждую пару следов Предка, и каждый куплет создан из имен, которые он рассеял на ходу.
– Имя налево и имя направо?
– Да, – ответил Флинн.
Тут нужно было представить себе уже беременную женщину, которая бродит себе, занимаясь привычным собирательством. И вдруг, как только она наступает на куплет, в нее вспрыгивает «дух-дитя» – проникает в нее через ноготь на ноге или через открытую мозоль на ноге и забирается во влагалище, пробирается в матку и оплодотворяет зародыш песней.
– Первый толчок ребенка в животе матери, – сказал Флинн, – и отвечает этому моменту духозачатия.
Будущая мать запоминает место, где это произошло, и мчится за старейшинами. Затем они изучают местность и устанавливают, какой Предок здесь проходил и какие именно строки станут личной собственностью ребенка. Они отводят ему место зачатия, которое совпадает с ближайшим природным ориентиром на Песенной Тропе. Затем клеймят для него чурингу в хранилище чуринг…
Голос Флинна потонул в гуле самолета, пролетевшего совсем низко у нас над головами.
– Американцы, – хмуро сказала Мэриан. – Они прилетают только по ночам.
Американцы построили станцию для сопровождения космических объектов в Пайн-Гэпе, на Макдоннелле. Подлетая к Алис, можно увидеть огромный белый шар и целую кучу других сооружений. Похоже, никто в Австралии, даже премьер-министр, не знает, что там на самом деле творится, какие у них цели.
– Боже, как это все меня пугает. – Мэриан вздрогнула. – Лучше бы они убрались.
Пилот привел в действие аэродинамические тормоза, и самолет начал медленно снижаться над взлетно-посадочной полосой.
– Уберутся, – сказал Флинн. – Когда-нибудь им придется убраться.
Хозяин дома и его жена уже убрали со столов остатки еды и ушли спать. Я увидел, как с другого конца сада к нам идет Киддер.
– Ну, мне пора, – сообщил он всем нам. – Пора домой, составлять план полета.
Завтра утром он собирался лететь к Айерс-Року по каким-то делам, касавшимся земельных исков.
– Передавай от меня привет, – саркастично сказал Флинн.
– До встречи, приятель. – Это Киддер обратился ко мне.
– До встречи, – отозвался я.
Его блестящий черный «лендкрузер» стоял на подъездной дорожке. Он включил фары, осветив людей, остававшихся в саду. Громко завел мотор и задом выехал на улицу.
– Большой Белый Вождь уехал! – прокомментировал Флинн.
– Придурок! – сказала Мэриан.
– Ты несправедлива, – возразил Аркадий. – В глубине души он неплохой парень.
– Так глубоко я никогда не забиралась.
Флинн тем временем наклонился над своей подругой и целовал, закрыв ее лицо и шею черными крыльями бороды.
Пора было уходить. Я поблагодарил Флинна. Он пожал мне руку. Я передал ему привет от отца Теренса.
– Как он поживает?
– Хорошо, – ответил я.
– По-прежнему в той лачужке?
– Да. Но говорит, что скоро оттуда уедет.
– Отец Теренс, – сказал Флинн, – хороший человек.
13
Я уже почти уснул в своем номере мотеля, как вдруг раздался стук в дверь.
– Брю?
– Да.
– Это Брю.
– Я догадался.
– О!
Этот мой тезка сидел рядом в автобусе из Кэтрин. Он ехал из Дарвина, где только что разошелся с женой. Хотел устроиться где-нибудь дорожным рабочим. Он страшно тосковал по жене. У него было толстое брюхо, и он не блистал умом.