Казалось, гроза пронеслась мимо. Так показалось и Главному горному начальнику уральских заводов, который в августе 1835 года ходатайствовал перед Кабинетом Е И В «о награде обер-гиттенфервальтера Коковина за беспорочную долговременную его службу, непоколебимую добрую нравственность и знание своего дела по управлению фабрикой следующим чином».
Слухи об уникальном изумруде дошли до придворных кругов. И естественно, появились желающие полюбоваться чудесным кристаллом. Однако фунтового изумруда, а вместе с ним и некоторых других самоцветов не оказалось ни среди камней, переданных Кабинету Е И В, ни среди тех, что остались в Департаменте уделов. Об этом сообщили министру императорского двора, и тот поручил разобраться в деле Ярошевицкому, поскольку Перовского в Петербурге не было.
Ярошевицкий кропотливо сверяет свою опись с обеими группами камней и не находит среди них не только фунтового изумруда, но и четырех лучших аквамаринов. Но зато — странная вещь! — всех изумрудов уже не 661, как значилось в его описи, а 670 — появились лишние. И изумрудных искр не 1103, а 1108. Ярошевицкий пишет об этом рапорт министру, но не успевает его отправить — в Петербург возвращается Перовский и забирает рапорт у своего подчиненного: он сам выяснит эту странную историю.
Рапорт Ярошевицкого так и не был отправлен министру. Он остался в бумагах вице-президента Департамента уделов и до сих пор хранится в Ленинградском архиве. К рапорту приложена объяснительная записка Перовского (на каждой бумаге должна быть резолюция — вице-президент любил порядок): рапорт не отослан по причине того, что Ярошевицкий выехал из Петербурга по служебным делам(?!). А на самом рапорте позже сделана приписка: «Отношение сие не состоялось». И все. Таким образом документ этот канул в бумажном океане.
Мало того, Пермикина Перовский тоже срочно откомандировал в Екатеринбург. В столице не осталось никого, кроме Перовского, кто мог бы дать какие-то объяснения по делу об исчезновении изумруда.
А между тем в высшем обществе уже поползли слухи о пропаже. Строились самые фантастические предположения, рождались подозрения. В начале ноября 1835 года вернулся в Петербург из заграничной поездки Николай I, и министр императорского двора при первом же докладе сообщил ему о происшествии. Поискам уральского изумруда придали государственное значение: император огорчен, он повелевает немедленно найти столь ценный камень.
Любой, самый неискушенный следователь, если бы ему поручили дело, понял бы, что следы ведут к Перовскому: путь изумруда обрывается около него. Почему же больше ста лет на Коковине лежит клеймо похитителя? Да потому, что следователем оказался… сам Перовский! Оказался, конечно, не случайно. Он действует хладнокровно и нагло. Сам предлагает императору свои услуги. Он лично займется поисками пропавшего изумруда — пусть только ему не мешают.
Так появился следующий документ:
«Секретно.
Господину Гофмейстеру,
Сенатору Перовскому.
Министр двора довел до моего сведения, что член Департамента уделов статский советник Ярошевицкий при ревизии в июне сего года Екатеринбургской гранильной фабрики нашел в квартире обер-гиттенфервальтера Коковина значительное количество цветных камней, принадлежавших казне и хранившихся без всякой описи, — в числе оных был изумруд высокого достоинства по цвету и чистоте весом в один фунт. Все сии камни Ярошевицким хотя и были отосланы в С.-Петербург, но по доставлении сюда означенного изумруда не оказалось.
Вследствие сего повелеваю вам: отправясь в Екатеринбург, употребить, по ближайшему своему усмотрению, решительные меры к раскрытию обстоятельств, сопровождавших сказанную потерю, и к отысканию самого изумруда. Причем, если будете иметь другие случаи подобной утраты изумрудов с казенных приисков, то также не оставите принять меры к раскрытию оных.
Кто теперь может ослушаться Перовского? Любой человек, какого бы чина и звания он ни был, будет исполнять то, что прикажет вице-президент Департамента уделов.
«Дело… о злоупотреблениях обер-гиттенфервальтера Коковина по должности командира Екатеринбургской гранильной фабрики.