Сзади приближался еще какой-то автомобиль. Дорогу передо мной осветили лучи мощных фар. Я начал немного отворачивать в сторону, играя в свою игру: велосипедист, хвативший пару лишних рюмок. Потом возникла огромная голубая вспышка и визг сирены. «О Боже, — подумал я, — полиция!»
Я втянул голову в плечи и покатил дальше, ожидая звука тормозов, который будет означать мой конец. Покрышки взвизгнули. Свет фар прорезал небо, и переднее колесо моего велосипеда вильнуло, подскочило, попав поперек обочины, и ухнуло в кювет. Я перелетел через руль и больно ударился плечом о насыпь. Но тут же вскочил на ноги и полез из кювета, таща за собой велосипед, колени у меня тряслись, свет фар пригвождал меня к месту.
Окно машины приоткрылось. И чей-то голос завопил по-французски:
— Ну ты, пьянь, куда лезешь?!
Надежда засветилась ярче этих фар. Я вытянул руку, грязную от маслянистой дряни из гаража, и покачал ею из стороны и сторону — этакий универсальный жест, толкуемый как угодно.
— За фарами-то хоть следи!
Окно закрылось. Взвизгнули покрышки. У людей нет времени на то, чтобы переругиваться с крестьянами, ездящими на велосипедах без огней, — у них есть дела и посерьезнее. Фургончик ракетой промчался среди изгородей, прорезая склоны холма голубыми лезвиями света. Я стоял и глубоко дышал, дожидаясь, пока мое сердце вернется в грудную клетку. А потом я опять перекинул ногу через седло и покатил дальше.
Шоссе начало подниматься в гору. Седло было для меня низковато, но ноги мои достаточно тренированы, так что это не стало бедствием. Настоящим бедствием было то, что рано или поздно мне придется наткнуться на дорожный пост, и кто-то непременно попросит меня предъявить документы.
Я свернул с главного шоссе на один из узких проселков, которые пронизывали крутые склоны холмов слева от меня. Я держал курс на огромное красное зарево Женевы в небе передо мной и чуть правее. Почти всю ночь я пробирался по проселочным дорогам в кромешной мгле. Меня кусала ночная мошкара, и там была уйма грязи, нагнанной дождем. Я поспал пару часов в каком-то амбаре, от чего стал чувствовать себя еще хуже. На рассвете я благополучно катил себе вниз по какому-то извилистому шоссе. Дорожный знак указывал: «В Ампегу». Я высмотрел кафе, попил там кофе и съел хлеба с маслом. Потом подошел к мраморной стойке бара, чтобы расплатиться. Поскольку Гарри Фрэзер был известным противником курения, я для маскировки купил себе пачку сигарет «Голуаз».
Лицо в зеркале позади стойки бара производило неважное впечатление. Густая щетина с торчащей из нее грязновато-желтой сигаретой. Я явно зашел сюда по дороге на работу в каком-то плохоньком гараже или на заднем дворе какого-нибудь захудалого магазина. Возможно, я и убил кого-то. Однако такая мысль могла бы прийти в голову в каком-нибудь баре-Марселя или Дакара, а не в дорогостоящем рае Женевы.
Там, в баре, сидела премиленькая девушка, блондинка, с голубыми глазками и тщательно нарисованным помадой ртом. Она мельком взглянула на меня. Я перехватил ее взгляд, и она мгновенно отвернулась. Я подумал о ровном серо-зеленом пристальном взгляде Фионы. Уж она бы все углядела через эту щетину и «Голуаз». По счастью, людей, подобных ей, в мире немного.
Девушка повернулась ко мне спиной, скрестив стройные ножки. Я ухмыльнулся бандиту в зеркале бара этакой улыбкой соучастника. Потом взял номер газеты «Ла Суис» из стопки газет и журналов, толкнул несколько франков через прилавок и снова взобрался на велосипед.
Это было на первой странице. Они воспользовались моей фотографией с паспорта, которая ничем не напоминала рожу бандита в зеркале бара.
Заголовок гласил: «Два трупа в Женеве». Подозревали, что я находился в Швейцарии, или во Франции, или, возможно, — на это указывал один компетентный полицейский источник — в Италии. Готфрид Вебер умер от отравления цианистым калием. На другого убитого, Курта Мансини, имелось уголовное досье, в котором сообщалось о вымогательстве и тяжелых телесных повреждениях. Во всем этом было очень мало для меня нового. Кроме цианистого калия. А может быть, это полиция позаботилась, чтобы мне стало известно из газет очень мало нового.
Я медленно катил по шоссе, ведущему к Аннемассу. Когда я добрался туда, было девять утра и железнодорожная станция была забита людьми, направляющимися на работу в Женеву. Я купил билет до Беллегарда. Потом я, помогая себе локтями, пробился к соседнему окошечку и купил еще один билет, на Бонневилль, а к нему — еще и билет на провоз велосипеда. Я закурил сигарету прямо у этого окошечка и выдохнул дым через щелочку в стекле внизу на девушку, сидевшую там. Она недовольно посмотрела на меня. Теперь-то она меня запомнит.