Порт Навплиона встретил меня обнадеживающей пустотой. Все же здесь идет война, иначе здешние купцы грузили бы на свои корабли кувшины и чаши, которые с руками отрывают в Египте и в городах Ханаана. Купцы Аххиявы не рискуют больше плавать в одиночку. Теперь корабли из Арголиды и Мессении теперь плывут к Сифносу, чтобы за толику малую прибиться к нашему каравану. Так гораздо безопасней. Я уже послал гонцов к старейшинам города. Мы обменяемся клятвами, что не причиним друг другу зла, а потом купим у них зерна, вина и рыбы за честное серебро с клеймом, которое все больше входит в оборот. Совсем скоро на причалы бросятся торговцы и местные дамы, которых увлечет желание получить несколько оболов за необременительную женскую службу.
— Господин, — склонились гонцы из города. — Вы пришли с миром?
— Да, почтенные, — приветливо кивнул я. — Я пришел помочь своему отцу Агамемнону, когда его земли разоряют племена севера.
— Конечно, господин, — замялись они. — Но в Арголиду вернулся старый царь Эгисф с войском. Он уже воюет с Клеодаем и исчадиями Тартара, которых тот привел. Знать поддержала его и дала свои отряды в его войско. Даже царица Клитемнестра послала сотню воинов из Микен.
— Да неужели! — картинно всплеснул я руками. — Ну кто бы мог подумать! Тогда поможем царице Клитемнестре, раз уж ее мужа нет. Я верен своей клятве.
А на причалах забурлил счастьем шумный людской поток. Рыбаки, испуг которых прошел без следа, потащили рыбу, пастухи пригнали овец, а пекари понесли свежие, одуряюще пахнувшие лепешки. Серебро есть серебро, а мои воины чувствуют себя басилеями в каждом порту, небрежно бросив обол-другой торговцу или разбитной бабенке. Одно это будит в них такую гордость за свое место в новой жизни, что мне не нужно говорить красивые слова и взывать к их преданности. Обладание горстью мелкой монеты сразу же ставит их на совершенно иной, недосягаемый для других уровень. Когда еще богатый купец умильно посмотрит тебе в глаза и с поклоном попросит взглянуть на свой товар. Да у парней, еще недавно тягавших дырявую сеть, от такого просто голова кругом шла.
Никогда и нигде в этом мире простолюдины не держали в руках серебра. Торговля и товары на рынке — это удел настолько тонкой прослойки избранных, что она куда меньше, чем слой позолоты на рукояти моего меча. Почти всё, что везут по морю купцы — это предметы роскоши, недоступные черни. А вот теперь любой щитоносец, скопив пригоршню драхм, мог купить своей зазнобе бронзовое зеркало или бусы из синего стекла. Он легко расстается с деньгами, ведь у него еще нет привычки копить. И это вдохнуло новую жизнь в агонизирующую торговлю этой части мира. Воины радовались жизни, бездумно тратя заработанные потом и кровью деньги. Они, как маленькие дети, тянут к себе все, что попадает им в руки. И я могу их понять. Деньги — великая сила, которой еще суждено спасти этот несчастный мир.
Ну что же, до Микен отсюда километров двадцать. Мы будем там уже завтра к вечеру.
Феано вместе с другими обитателями акрополя торчала на стене и во все глаза разглядывала незнакомое войско, которое стояло у подножья горы, выстроившись в нечеловечески ровные прямоугольники. Железные наконечники копий испускали непривычные яркие блики, а застывшие, как будто неживые щитоносцы вызывали дрожь в коленях. И бабы, коих здесь абсолютное большинство, и даже воины смотрели на войско со страхом. Они никогда не видели ничего подобного.
— Да кто же это силищу такую привел? — бормотала Феано, которая протолкалась к месту недалеко у ворот. — Неужели это сам царь Клеодай! Страх-то какой.
— Скоро узнаем, — многообещающе ответил ей лучник и сплюнул под ноги. — Сильное войско. Если по окрестностям пойдут, разорят тут все. Нижний город разорят точно. Нам им и ответить нечем. Только на стены и надежда. — Он с интересом посмотрел на Феано и добавил вдруг. — Побаловаться не хочешь, красивая? А то приходи вечером. У меня стража как раз. Я тебя лепешкой угощу. Вкусная лепешка, не пожалеешь.
— Ты до вечера доживи еще, вояка! — Феано фыркнула презрительно и отвернулась. Со стражниками она еще не спала. Нашел дуру. И она до боли в глазах всмотрелась в закованную в бронзу могучую фигуру, которая поднималась по дороге с пучком веток оливы в руке. Шлем его, где вместо лица оказалась лишь узкая прорезь, вызвал завистливый стон у воинов, высыпавших на стену. Даже у самого ванакса такого шлема нет.