О как! А вот я так быстро соображать не умею. Особенно когда вся кровь напрочь отлила от головы.
Неделю спустя. Коринфский перешеек.
— «…Ради спасения жизней топтали они трупы своих воинов. Как у пойманного птенца голубя, трепетали сердца их. Они испустили горячую мочу, в колесницах своих оставили свой кал», — бормотал я, вспоминая прочитанное давным-давно.
Красиво писали «Анналы» ассирийцы, лучше и не скажешь. Ведь именно такое чувство возникает, когда на тебя несется полсотни конных упряжек, в каждой из которых стоит огромный, начищенный до блеска бронзовый самовар, вооруженный длиннейшим копьем. И испустить немедленно хочется, и даже оставить. Обычно одной такой атаки бывает достаточно, чтобы средней паршивости пехота разбежалась, роняя под ноги ту самую субстанцию, о которой лет через триста напишут ассирийские источники. Но мы ведь стремимся к большему. Мы как-никак претендуем на звание лучшей пехоты этого несчастного мира.
— Держать строй, сучьи дети! — зарычал десятник, стоявший рядом со мной. — Кто шевельнется без команды, в нарядах сгною! Замри, я сказал!
Я много раз скакал на колеснице сам, но впервые стою в плотном пехотном строю, пропитываясь этим жутким парализующим страхом человека, на которого несутся тонны разъяренного мяса, вооруженные острой бронзой. Страшно до ужаса. Я вижу, словно в замедленной съемке, как вздымаются конские копыта, как опускаются на землю, выбивая из нее облако пыли и мелкой каменной крошки. Я вижу торжествующие глаза возницы и азарт знатного воина, совершенно неуязвимого в своей броне. Его пика длиной метра в три, ее специально делают такой для колесничного боя.
— Фаланга! Конная атака!
Воины вышли из парализующей спячки и сделали то, что в них вколачивали целыми неделями напролет. Первый ряд наклонил копья под углом в сорок пять градусов, наступив на пятку ногой, а второй выставил их прямо вперед. Воинам страшно, они боятся, но я-то знаю, что конь намного умнее человека. Он не пойдет на препятствие, тем более, если из него торчит всякая колючая дрянь. Да, так и вышло. Колесницы пошли по широкой дуге, а воины на них тщетно пытались достать моих гоплитов своими пиками. А вот хрен вам!
— Вольно! — заорал я, когда все колесницы прогрохотали мимо нас. Воины с превеликим облегчением разбрелись в стороны, тайком проверяя сухость в зоне памперса. Довольны обнаруженным оказались не все. Вид несущейся прямо на тебя конной лавины и впрямь не для слабонервных.
— Почтенный Левкаст, благодарю тебя! — обратился я к предводителю оставшейся на родине микенской знати. Он любезно согласился провести для нас показательное выступление. — Это было незабываемо! У нас ведь на островах с колесницами туго, пастбищ совсем нет. Как все прошло?
— Для первого раза — отлично, царь! — не покривил душой грузный басовитый мужик в круглом шлеме и в бронзовой кирасе, украшенной затейливой чеканкой. — Атаку колесниц в пешем строю выдержать не каждый может. Обычно поначалу разбегаются все. Добро у тебя войско выучено. Удивительно даже.
— Точно Клеодай здесь пойдет? — спросил я его.
— Да точнее не бывает, — гулко хохотнул он. — Дорийцы думают, что их больше, чем нас, а еще они скота украли без счета. Северяне его ни за что не бросят, а на их лодках коров через залив не перевезти. Да и пограбить Кадмею и Аттику они тоже захотят. Войско большое, жрать каждый день просит, а там места нетронутые. Нет, царь Эней! Они через перешеек пойдут, так всегда было. Кстати, а зачем тебе понадобилось с колесницами биться? У дорийцев колесниц нет. Они налегке пришли.
Этот вопрос остался без ответа, потому что меня весьма кстати позвали в лагерь. Разведка вернулась и подтвердила догадки колесничего. Дорийцы, отягощенные добычей, отсюда в дне пути. И царь Эгисф со своим отрядом тоже на подходе. Вот заодно и познакомлюсь с тем, в кого инвестировал такие немыслимые суммы.
Я щурился, прикрывая глаза от полуденного солнца. Я стою на горе, а прямо передо мной разлегся Коринфский перешеек — узкая полоска земли, зажатая между двумя морями. Я вижу тропу, по которой тащат свои корабли самые отважные из моряков. Здесь когда-нибудь проляжет Диолк — волок из каменных полозьев, смазанных жиром. С севера и юга над тропой нависают поросшие соснами склоны, тёмные силуэты гор как будто сжимают ее в тисках.