Царь выступает вперёд и хватается за рукоять меча.
Ахиллес делает то же самое.
— Троянцы нам ничем не вредили, Агамемнон, в отличие от тебя. Не они, а лишь твоя корысть привела нас к этому берегу. За что мы бьёмся, с какой стати притащились сюда? Воевать за потерянную честь царя и его братца, который и жену не мог удержать за порогом почивальни?
Теперь уже Менелай делает шаг вперёд и берётся за оружие.
Каждый из владык окончательно определился с выбором, и круг распадается на три части: на тех, кто готов драться за Атрида, тех, кто желает биться за Ахиллеса, и людей вроде Одиссея и Нестора, взбешённых настолько, что с радостью прикончили бы обоих крикунов.
— Сейчас же беру своих людей и уплываю! — рокочет сын Пелея. — Лучше вернуться назад во Фтию на пустом корабле и без ратной славы, чем унижаться, наполняя царский кубок и набивая добычей твои сундуки!
— Скатертью дорога! — орёт Агамемнон. — Дезертируй на здоровье! Кто тебя упрашивал плыть сюда за мой счёт? Ты отменный солдат, да что с того? Ведь это дар богов, а не твоя заслуга. Только сражения, кровь, резня тебе и приятны! Так забирай своих раболепных мирмидонцев и катись! — Он презрительно сплёвывает.
Ахиллес буквально трясётся от негодования, разрываясь между страстным искушением показать царю спину, навсегда покинув Илион со своими людьми, и неодолимым желанием прирезать врага, точно жертвенную овцу.
— Уедешь или нет, однако знай, — Агамемнон внезапно понижает голос, и тем не менее его жуткий шёпот отчётливо слышат сотни собравшихся, — Хрисеиду я отдам, раз уж бог требует этого, но твоя красавица рабыня займёт её место. Пусть каждый увидит ясно, что не тебе, вздорному мальчишке, тягаться с великим из мужей!
Оскорблённый сын Пелея совершенно выходит из себя и всерьёз обнажает клинок. Вот тут бы «Илиаде» и закончиться: один из спорщиков, а то и оба непременно пали бы, ахейцы с миром отплыли бы домой, Гектор дожил бы до безбедной глубокой старости, а Троя простояла бы тысячу лет, возможно, затмив славу Рима. Как нарочно, в этот миг за спиной Ахиллеса возникает Афина.
Я вижу её. Мужеубийца поворачивается с перекошенным лицом: он тоже видит. А вот прочие — нет. Никогда не понимал эту шпионскую технологию избирательной невидимости, хотя боги часто пользуются ею. Да и я тоже.
Эй, погодите-ка, дело не только в этом… Бессмертные опять остановили время. Это их излюбленный способ общения с избранными людьми-питомцами без лишних свидетелей. (Правда, я лишь пару раз наблюдал это потрясающее зрелище.) Рот Агамемнона разинут, слюна застыла в воздухе на полпути, а ни звука не слышно; челюсть замерла, не дрогнет ни единый мускул, тёмные глаза распахнуты и не моргают. И так всякий из увлечённых, ошеломлённых, окаменевших зрителей. Высоко над головами зависла белая чайка. С берега не доносится шум прибоя: горбатые волны остановились. Воздух сгустился, будто сироп, а мы в нём — точно мухи в янтарной смоле. Единственные, кто движется в остолбеневшем мире, — это Афина Паллада, Ахиллес да ваш покорный слуга, который еле заметно качнулся вперёд, ловя каждое слово.
Рука мужеубийцы по-прежнему на рукояти меча, наполовину вынутого из мастерски сработанных ножен. Богиня хватает Ахиллеса за длинные волосы и разворачивает на себя. Теперь он, конечно, не посмеет извлечь клинок, ведь это означало бы бросить вызов самим бессмертным.
И всё же глаза «быстроногого» пылают полубезумным огнём.
— Ты что задумала?! — кричит сын Пелея в этой густой, тягучей тишине замороженного времени. — Явилась посмеяться над моим унижением, о дочь Громовержца?
— Поддайся ему! — повелевает Афина.
Если вы ещё не встречали богинь, что я могу вам сказать? Только то, что они выше смертных (в буквальном смысле: в дочери Зевса футов семь роста, не меньше), а также намного прекраснее видом. Предполагаю, тут не обошлось без нанотехнологий и лабораторий по модификации ДНК. Женственная миловидность «совоокой девы» сочетается с божественной властностью и абсолютной силой, о существовании которой я и не подозревал до того, как возвратился к жизни под сенью Олимпа.
Афина дёргает Пелида за голову назад, подальше от окаменевшего царя с приспешниками.
— И не подумаю! — Даже в вязком воздухе, где гаснет любой звук, голос мужеубийцы по-прежнему гулок и грозен. — Эта свинья, возомнившая себя царём, заплатит жизнью за свою наглость!
— Смирись, — настаивает богиня. — Белорукая Гера послала меня укротить твой гнев. Поддайся.
В шальных очах Ахиллеса я читаю замешательство. Среди олимпийских союзников ахейцев Гера, супруга Зевса Кронида, — самая могущественная и к тому же покровительствовала герою ещё в его полном странностей детстве.