Вместо того чтобы вскочить в негодовании, царственный Парис лишь криво улыбнулся:
— А, это ты, Гектор. Всё верно, я заслужил твои упрёки.
— Тогда отрывай седалище от койки и марш на поле брани! — рявкнул гость; впрочем, ярость из его голоса почти испарилась, не то от усталости, не то из-за кроткого ответа противника.
— Сейчас, — отозвался любовник Елены. — Но сперва послушай, что я тебе скажу.
Гектор промолчал, тяжело пошатываясь на ногах. Под мышкой у него находился увесистый шлем с рыжим гребнем, а в левой руке покачивалась длиннющая пика локтей в одиннадцать, позаимствованная у моего товарища по отряду; на неё-то герой и опёрся.
— Вовсе не ярость на троянцев или желание мести удерживают меня в этих покоях, поверь, — покачал головой Парис, небрежно указывая на Елену и прочих женщин, будто на бессловесную мебель, — но одна лишь скорбь.
— Скорбь? — Старший брат не поверил своим ушам.
— Да, скорбь. Печаль из-за собственной низости (хоть и не по своей воле я удалился из битвы, а был унесён бессмертной богиней) и кручина по нашей священной обречённой Трое.
— Ну, насчёт Трои — это ещё бабушка надвое сказала! — взорвался Гектор. — Мы в силах остановить Диомеда и его опьянённых кровью друзей. Надень доспехи, иди за мной. До захода солнца целый час. В багряных лучах заката мы положим горы греков, а под сенью прохладных сумерек — и того больше.
Парень улыбнулся и встал:
— Ты прав. Теперь даже меня, не столь везучего в бою, сколько в любовных утехах, потянуло на сечу. Знаешь, ведь удача неустойчива нравом, шарахается из стороны в сторону, словно безоружный под градом вражеских стрел.
Гектор ничего не ответил. Надев шлем, он продолжал стоять в дверях и с подозрением глядел на брата.
— Ты иди, — махнул рукой Парис. — Я должен облачиться в доспехи. Иди вперёд, я догоню.
Герой и на это не ответил. Он упрямо не двигался с места, явно не желая уходить без Париса. Тогда Елена прекрасная — и ещё какая прекрасная! — поднялась из кресла, приблизилась к суровому гостю, мягко шурша сандалиями по прохладному мраморному полу, и коснулась руки Гектора, покрытой тёмными полосами присохшей крови.
— Друг мой, — её голос дрожал от избытка нахлынувших чувств, — любезный брат, милый моему сердцу, пусть я и бесстыдная, отвратительная, гнусная сука! Ах, если бы мать, породившая меня, швырнула злополучный плод в чёрные волны Ионийского моря! Лучше так, чем быть виновницей всех этих бед!
Елена осеклась, выпустила руку героя и разрыдалась.
Честный Гектор беспомощно моргнул, попытался погладить волосы несчастной, но тут же отдёрнул ладонь и смущённо кашлянул. Подобно большинству храбрецов, он пуглив и неловок со всеми женщинами, кроме собственной супруги. Пока герой раздумывал, что сказать, Елена заговорила сама, икая и содрогаясь от слёз:
— О благородный Гектор, раз уж боги сами наслали на землю эти жуткие годы резни в мою славу, то хоть бы даровали мне супруга с чистым сердцем — воина, а не любовника, мужа, который мог бы свершить для родного города больше, чем затащить жену в постель в долгий вечер, роковой для Илиона!..
Парис шагнул к ней с таким видом, точно собирался ударить, однако удержался, посмотрев на брата. Мы, четыре стражника у стены, изо всех сил притворялись глухими и слепыми, пялясь в пустоту перед собой.
Елена взглянула на любовника покрасневшими, полными слёз глазами — и продолжала говорить с Гектором, как если бы её похитителя и мнимого супруга вообще не было в комнате.
— Этот вот… заслужил укоры достойных мужей, малодушный пустозвон! И теперь стыда не знает, да и назавтра не переменится.
Парис на миг зажмурился и пошёл алыми пятнами, словно получил пощёчину.
— Однако он ещё пожнёт плоды своей слабости. — Красавица буквально выплюнула последние слова вместе с блестящей слюной, упавшей на мраморный пол. — Даю зарок, Гектор, ему не уйти от расплаты. Клянусь богами Олимпа.
Любовник Елены, пошатываясь, вышел из комнаты.
— Но ты, — женщина снова обратилась к усталому, грязному герою, застывшему в дверях, — присядь на ложе, отдохни со мной, милый брат. В этом сражении тебе досталось больше всех, и всё из-за меня, распутной собаки. — Опустившись на мягкие подушки, она указала ему на место рядом с собою. — Мы оба избраны злым роком, Гектор. Кронид-Молниевержец посеял семя чёрной гибели тысяч и тысяч людей равно в твою и мою грудь, когда обрёк нас сделаться проклятием целой эпохи. Дражайший Гектор, мы смертны. Мы оба покинем этот свет. Пройдут столетия, но ты и я навеки останемся в песнях потомков…