— Верно, — твёрдо, хотя и через силу, произнёс Приамид. — Только мои глаза уже закроются и земля надо мной заглушит твои крики.
— Ну да, конечно! — Супруга разразилась хохотом и рыданиями одновременно. — Честнейший герой ничего не услышит, он будет мёртв! А его сын, которого жители Илиона единодушно величают Астианаксом — Владыкой города, — станет прислуживать ахейским свиньям, разлучённый с матерью-рабыней. Вот цена твоего благородства, великодушный Гектор!
Андромаха, подозвав кормилицу, схватила дитя и выставила его перед собой, точно щит.
Теперь я действительно увидел страдание на лице героя. Однако тот наклонился и протянул могучие руки к нежной крохе:
— Иди ко мне, Скамандрий.
Гектор всегда звал сына именем, которое сам дал малышу при рождении, не обращая внимания на любезное прозвище, придуманное троянцами.
Мальчик отвернулся и заревел во весь голос. И хотя нас разделяло полдюжины крыш, я прекрасно услышал его.
Всё из-за шлема. Боевая бронза нестерпимо сияла в багровом свете заката, запятнанная грязью и кровью, отражая заходящее солнце, искажённый парапет и самого Скамандрия. Пламенеющий гребень из рыжего конского волоса грозно развевался на ветру, а грубые пластины из металла, изгибаясь вокруг глаз, прикрывали нос отца и тоже ярко блестели.
Малыш с визгом припал к няне и в ужасе спрятал лицо у неё на груди.
Любой на месте героя пришёл бы в отчаяние: как же так, любимый сын не хочет попрощаться перед боем? Но Приамид лишь рассмеялся, запрокинув голову, надолго и от души. Через минуту Андромаха присоединилась к его хохоту.
Гектор сорвал с себя пугающую железку, положил шлем на каменную стену и оставил полыхать на вечерней заре. Затем подхватил своего мальчугана, обнял его, принялся подбрасывать вверх, пока тот не запищал от восторга, забыв прежний страх. Тогда герой одной рукою бережно прижал к себе ребёнка, а другой милую жену. Так они и стояли обнявшись.
Всё ещё ухмыляясь, Приамид обернул лицо к небесам:
— Слушай меня, Зевс! И все вы, бессмертные, слышите?
Стража и женщины на стене безмолвно застыли. Над улицей повисла жуткая, неестественная тишина. Зычный голос Гектора разнёсся эхом по кварталам Илиона.
— Пусть этот мальчик, мой сын, которым я так горжусь, станет великим, подобно отцу! Первым среди славных троянских мужей! Могучим и доблестным, как я, Гектор! Позвольте, о боги Олимпа, чтобы Скамандрий правил священным Илионом в крепости и во славе и чтобы каждый мог сказать: «Да, этот герой превзошёл своего отца!» Вот вам моя молитва, бессмертные, и большего Гектору не нужно!
С этими словами он передал младенца Андромахе, поцеловал обоих и ушёл со стены на поле брани.
Понимаете, несколько часов после знаменитой сцены прощания я был жутко подавлен. Настроение омрачалось ещё и мыслями о будущем, о том, как Андромаху и в самом деле увезут из горящей Трои в чужие земли, превратят в дешёвую рабыню, или о том, как её завоеватель — ахеец Пирр вырвет малыша Скамандрия (прозванного в народе Владыкой города) из рук кормилицы и без жалости бросит с высоких стен на острые камни.
Тот же самый Пирр умертвит отца Париса и Гектора, славного царя Приама, в его же собственном храме, у алтаря Зевса. Тяжко думать, что дом великого владыки падёт в одну ночь.
Нет, я не пытаюсь оправдать свой дальнейший проступок, но… в этом заложено хоть какое-то объяснение.
На город спустилась ночь, а я всё так же бродил по широким улицам, испытывая самое глубокое одиночество и тоску за все эти девять лет. Схолиаст Хокенберри по-прежнему выглядел как рядовой троянский солдат, разве что за плечами покачивался Шлем Аида, в любую секунду готовый к действию, а рука постоянно сжимала квит-медальон. И вот я в который раз очутился подле чертогов Елены. Признаюсь, я нередко наведывался сюда — улучив минутку среди кровавых сражений, тайком пробирался в Илион и стоял, стоял у этого многоэтажного особняка, задрав голову, точно заболевший любовью мальчишка, и ждал… В окнах и террасах загорались огни, и я безнадёжно, отчаянно грезил хоть на мгновение увидеть её — самую прекрасную и соблазнительную женщину в мире.
Внезапно моё мечтательное, залитое лунными лучами уединение грубо нарушил шум небесной колесницы. Усиленное бессмертными богами зрение без труда различило хозяйку, что перегнулась через край, окидывая город хищным взором. На моём веку Муза никогда не летала над Троей или даже над долинами Илиона. Я сразу понял, кого она ищет.