Я смотрела на женщину, именно на женщину - бабкой, старушкой и так далее - язык не поворачивался назвать. Да седые волосы. Да морщинистое лицо. Но столько в ее движениях было бодрости, и столько пронзительности было во взгляде. Заглянуть в такие глаза - что в небе утонуть. Пока хозяйка не отпустит - не вынырнуть. А она не торопилась - пристально сканировала этими самыми глазами, по ощущениям, прямо насквозь. Я даже не заметила, как перестала дышать. И только когда цепкому изучению подверглась Ленка, смогла наконец набрать кислорода в легкие.
- Та, что приехала только ради подруги, пусть возвращается в машину.
Ого. Да, это была не вау какая крутая догадка, но все-таки… Ленка ободряюще пожала мне руку, мол, теперь все будет хорошо, вон какая крутая она, улыбнулась и своей традиционной кошачьей походкой вернулась в RAV4.
- Имя не говори. Если пойму, что действительно нужна помощь - оно само придёт мне. А меня Анной Ивановной называй.
- Хорошо, - ну а что на это ещё скажешь? - а про болезнь...
- Да, тут будут нужны детали. Но сперва, скажи, ты с первого раза меня нашла? - и ее озёра-глаза опять в меня уперлись.
Господи, от таких вопросов, да ещё и с такими взглядами, волосы дыбом вставали.
- Неееет… - и так я это неуверенно сказала, будто на экзамене отвечала по билету, который единственный не выучила.
- Ясно. Заходи, Ира.
Обалдеть. Как? Ну или где скрытая камера? Что-то мне это начинало не нравиться. Ничего не могла с собой поделать. Сдрейфила так, что готова была рвануть к машине и умчаться отсюда куда глаза глядят. Но обернувшись, увидела за стеклом Ленку, и такой надеждой она была наполнена, что пришлось стоять на месте и тоже пытаться верить - может и правда получится. Но верить я пока была не готова. А вот сбегать - это всегда пожалуйста. Что ж, пожалуй приберегу короночку на потом, слинять всегда успею. Пока жизни ничего не угрожает, а с остальным разберусь.
Первая комната, в которую мы зашли, была чем-то вроде коридора. Анна Ивановна посадила меня прямо по центру на стул, сняла со стены и подпалила пучок трав, чтобы дымили, и стала ими вокруг меня махать. Пахло приятно и я постепенно расслабилась, как она и просила. Мы обменивались теперь уже обычными медицинскими сведениями: как я узнала, что болею, как все протекает, чем лечили и, совершенно неожиданно, когда был последний секс. А я так растерялась, что ничего не смогла на это ответить. Но видимо мое молчание говорило само за себя. Она усмехнулась, затушила траву и открыла окна нараспашку.
- Значит так, помочь тебе непросто. Мне надо подумать. Но если возьмусь - будь готова делать все, слово в слово, как я скажу!
- Мне надо подумать.- отзеркалила я, как деревянный истукан.
- Думай. Кто ж тебе запретит? Времени-то ещё хоть отбавляй…
- Да? То есть не так все плохо, как врач сказал? - у меня аж от сердца отлегло, и сразу чуть ли не крылья выросли.. Надо же, как хорошо, что приехали, и что не сбежала…
- …ну на подумать хватит. Завтра не решишь - будет поздно.
Вот это самое противное и больное. Когда сначала взлетаешь на радостях в самую высь, а потом со всей дури плюхаешься в дерьмо.
- Я поняла.
…
Ожидание выматывало так, как не удавалось горе дров. Тумц. Распалось очередное полено. За неделю обеспечил дом на зим десять теплом.
И все это время в голове рисовались коварные планы, как я поступлю с этой - дальше в зависимости от градуса накала - трусихой, дурой, идиоткой, сладкой девочкой, малышкой, солнышком и т.д., когда она вернётся. И планы были, один жарче другого. Такие, что последние дни с их +34 в тени не шли ни в какое сравнение по градусу накала.
Со стороны леса раздался хриплый смех.
- Загоняешь себя, а если на что нужное сил не хватит?
На сегодня были мои самые большие надежды, и видимо они оправдались.
- Была?
- Была. Хорошенькая. Волосы эти ее темные курчавые, глаза раскосые, а двигается как - загляденье! И если ты говоришь…
Не знаю, успела Аня заметить на моем лице или нет что-либо - я отвернулся, бросил топор и зашагал к дому. Но внутри все скрутилось. Опять. Мимо. Да ёб… стоп… не перегибай. Благо за годы жизни у меня сформировался богатый запас фразочек, так что оскорбительное недосказанное было быстро заменено на «да едрит твою в пень».