Как твоя фамилия? Поплутин? А ежели я тебя спрошу?
— Пожалуйста, — сказал солдат.
— Так думаю, что шибко учёное наше дело, — закурил трубку Номоконов. — Вот послушай-, смекай. Возле озера выбрал сидку, приготовился, а тут и фашист вышел на том берегу. Как ударишь, чтобы намертво свалить?
— Дистанция? —Чего?
— Расстояние, — подсказали солдаты. — Сколько метров до цели?
— Сам считай, — пригладил Номоконов свои реденькие усы. —Бери озеро, как здесь, возле избы, где у лейтенанта делянка.
— Утиное, — сказал Репин. — Напротив блиндажа. —Метров пятьсот, не больше, — сказал Поплутин. —Знаю. А ветер какой?
— Совсем не дует. А фашист стоит, смотрит и ждёт, когда ты все примеришь да прикинешь.
— Температура воздуха? — нахмурился Поплутин.
— Обыкновенная.
— Тогда и я обыкновенно, — решительно заговорил солдат. —Передвину хомутик на пятёрку, наведу мушку снизу, на середину цели, ну и, как говорится, плавно спущу курок. Слышал, что в таком случае вероятность попадания будет наибольшей.
— А вот ошибся, — сказал Номоконов. — Скорее всего, в ногу попадёшь фашисту. Вылечат его доктора и пошлют за твоей головой гоняться. С умом надо бить через воду! Пятьсот метров. Откуда взял? На глаз смотрел? На вид вроде и так, пятьсот, а прицел всё равно малость увеличивай. Хоть какую цель скрывает вода, близит, обманывает. Замечал? А если некогда увеличивать прицел, моментально надо бить — на уровне плеча бери фашиста. Как раз сердце прострелишь. Я сохатых возле озера завсегда так: по холке ставил мушку, а лопатку обязательно пробивал. Это как, лейтенант, по стрелковой науке?
— Обыкновенный оптический обман. Правильно, с умом надо бить через воду. Подтверждаю: наибольшая ширина озера Утиного —семьсот тридцать метров — солдаты одобрительно зашумели.
— У меня такой вопрос, — пододвинулся ближе Репин. — Позиция снайпера метрах в трехстах от вражеского окопа. Трое гитлеровцев несут бревно. Движение цели фланговое. Видите, что всех можно уничтожить. Ваши действия, товарищ Поплутин?
— Так, фланговое, — осторожнее заговорил солдат. — Если стрелять быстро, то на таком расстоянии можно всех, конечно…
— С какого бы начали?
— Раздумывать некогда…
— А всё-таки?
— Который лучше проектируется, конечно. Силуэты, ритм, походка — все одинаково.
— Здесь быстрота решит, — твёрдо сказал Поплутин. — По очереди, с ведущего начну!
— Ваши действия, Семён Данилович?
— Надо заднего сперва, — подумал солдат. — Так, однако, лучше. Тогда всех можно свалить, раз бревно несут.
— Почему?
— Ну как же… Иначе разбегутся. Сам таскал, поди? Поднимать тяжело, на плечо бревно давит, задних людей не видать. Фашисты подумают, что запнулся ихний товарищ, упал. Сразу не бросят. Тут уж — действуй, остальных бей. Может, так лучше?
— Да, конечно, — согласился лейтенант. — Недавно один ваш товарищ упустил редкую цель. Не так действовал в подобной обстановке, поторопился. Переднего уложил, а остальные за бревном укрылись, уползли. Уже здесь, в блиндаже, обдумал, со мной поделился. Обещал поправку внести, если опять встретятся фашисты с брёвнами.
— Это я, — сказал Канатов, и все обернулись к нему.
— Ничего товарищи, — продолжал Репин. — Научимся. И теорию усвоим, и ценные, жизненные навыки возьмём на вооружение. Обстановка такая — приходилось уничтожать врагов кто как может. Теперь есть время для учёбы, вырвали. Скоро будем решать тактические задачи, нам приказано приготовиться к этому. Ваши наблюдения верные. По данным разведки, на переднем крае врага происходит смена. Истрёпанная в боях немецкая дивизия отводится в тыл. Свежая, недавно сформированная, направлялась к Ленинграду. Сюда ей пришлось завернуть, к болотам. Спеси и бахвальства у захватчиков — хоть отбавляй. Но все переменится. Сегодня было легко — завтра станет труднее. А это очень интересно, я не изучал, не слышал… Винтовка фашистского убийцы, «насторожённая» на его же голову; сработала безотказно. Я, Семён Данилович, посоветуюсь с командирами. Вроде бы и этот способ борьбы подходящий.
После занятий Номоконов решил поговорить с Юшмановым. Неужели не понял таёжный человек, почему много фашистов выходило к роднику. Нет, не за трупами такой оравой, не за водой, не из-за ночного выстрела из «насторожённой» винтовки… Неужели не заметил, проглядел? Худо это — пропадёт. Меткий человек лежал на нарах, задумчивый, спокойный. Номоконов прилёг рядом с ним и тихо, чтобы не слышали другие, заговорил:
— Берёзу возле родника замечал? Хугур глядел, догадался? Али пропустил?
— Чего?
— Гм, — опешил солдат. — Кажись, и якуты ставят… Однако городским ты сделался, отвык от тайги… Это я берёзу гнул, гриву вешал. Потому и приманулись фашисты к убитому. По нашему так: святое место объявил, никому нельзя трогать. А фашисты думали, поди, что за штука?
— Святое место? — приподнялся старший сержант. — Согнутая берёзка? Конечно, заметил! Думал, что старая отметка у родника, мирная. Вот оно что… Так это вы ночью, над убитым фашистом?