Домой мы засобирались около одиннадцати, когда Катька начала зевать. Летом и вообще в каникулы мои дети ложатся поздно, но, видимо, усталость все равно сказывалась. Витька, правда, собирался еще посмотреть телевизор. А я… Я пока не решила, буду работать или сразу же лягу спать. Почему-то после принятия алкоголя внутрь мне сложно придумывать новые сцены, хотя один знакомый писатель (или считающий себя таковым) страшно удивился, узнав, что я пишу только трезвой. «Не приняв стакан, творить нельзя, — учил он меня, подняв указательный палец вверх. — Какая ж ты после этого писательница? Знаешь, как был написан мой лучший роман? На пиве. И только на пиве. Ни строчки трезвым!» Потом этот товарищ перешел на более крепкие напитки и в прошлом году уже был замечен с ножом в руке, с которым бросался на коллег по перу. А книги… Книги выходить перестали.
Мы пошли назад по пляжу, сняв обувь. Вода была теплой, дети весело смеялись, я тоже чувствовала себя не женщиной за тридцать с двумя детьми-подростками, а молодой девчонкой. Не хватало одного: любимого мужчины. Как было бы хорошо, если бы сейчас кто-то шел рядом, обнимая меня за плечи… Прижал бы к своей мощной груди, накрыл мои губы своими…
От мечтаний меня оторвал напряженный шепот сына:
— Мама, посмотри!
И Катька, и Витька впились в мои руки с двух сторон.
На нашей вилле горел свет, хотя я была уверена на сто процентов, что все выключила.
Внизу живота появилось неприятное ощущение, предчувствие чего-то нехорошего…
— Мама, а чья это вилла? — вдруг спросил Витька — после более чем недельного проживания на ней.
Я не знала, что ответить.
— От чего мы скрываемся? — Катька тоже решила удовлетворить свое любопытство. — И от кого?
Если бы я сама знала ответы на все эти вопросы…
Но что я так переживаю? Ведь это вполне мог прилететь Мурат Хабибуллин — это же его вилла или послать кого-то из своих парней. Но он бы, наверное, позвонил… Не посчитал нужным? Я вообще спасибо должна ему сказать за такой отдых…
— Мама, мы так и будем тут стоять? — в Катькином голосе послышались недовольные интонации. — Я писать хочу.
Идти все-таки следовало. Брать или не брать детей?
— Подождите здесь, — сказала я. — И если меня не будет через…
— Мы пойдем с тобой, — сказал Витька.
— Мы пойдем с тобой, — повторила Катька и еще крепче вцепилась мне в руку.
В конце концов, не будут же нас тут убивать? Ведь другое государство, отнюдь не наш бардак и связей тут таких, как в Питере, наверное, нет даже у Мурата.
Держа детей за руки, я направилась к дому.
За окном спальни наверху мелькнул силуэт. Мужчина!
Мы вошли в дом и дети сразу же кинулись в столовую. За обеденным столом, за которым мы сами обычно ели, сидел Камиль Хабибуллин и уплетал сваренный мною сегодня борщ: дети заказали, так как соскучились (в смысле по борщу).
При виде нас у Камиля из рук выпала ложка и он уставился на нас, открыв рот.
Первой молчание нарушила Катька:
— Правда мама очень вкусно готовит? — защебетала дочь. — Мы же вас к нам приглашали. А вы надолго приехали? А помните, как вы нам сюрприз обещали? Вы нам что-нибудь привезли?
Я стояла молча. Неужели отец его не предупредил? Или Мурат вообще не знает, что его сын здесь? Катька продолжала что-то болтать. Витька молчал, бросая взгляды то на меня, то на Хабибуллина. Мы с Камилем теперь неотрывно смотрели друг на друга, так пока и не произнеся ни слова. Наконец он встал и сказал, глядя только на меня:
— Здравствуй.
— Дядя Камиль, а вы надолго приехали? — Катька продолжала выдавать по тысяче слов в минуту. Витьку что-то смущало и он продолжал украдкой коситься на меня.
Хабибуллин-младший будто очнулся, выражение его лица изменилось, он сграбастал в объятия моих детей и начал с ними беззаботно болтать. Таким Камиля я еще никогда не видела. В эти минуты он казался мне таким же ребенком, как и они — моим третьим сыном.
Катька с Витькой наперебой рассказывали ему о том, как их увезли ночью с дачи, потом о том, как приехала мама в сопровождении дядей с автоматами, нас доставили на какую-то неизвестную квартиру, потом в аэропорт, мы прилетели на Кипр, на эту виллу и с тех пор так и живем здесь.
Наконец троица вроде бы вспомнила обо мне, замершей у дверного косяка.