Тот поднял руку, призывая к тишине:
— Хотел, конечно, завтра, как положено… На плацу, перед строем…
Но по такому случаю, извините, не могу удержаться… — Он достал из-за пазухи бумагу и развернул. — Приказ министра обороны!. Короче, я тут официальщину зачитывать не буду… Сразу к делу!. Присвоить майору Колобкову Виктору Романовичу… Очередное воинское звание… Ну?!
Застолье хором грянуло:
— ПОДПОЛКОВНИК!!
Под общие аплодисменты Бородин протянул руку через стол:
— Ну, Виктор Романыч, поздравляю!.
— Спасибо!. Спасибо, товарищ полковник!. — радостно сказал Колобков.
Он довольно расхохотался, принимая поздравления. Неожиданно его взгляд наткнулся на хмурого Шматко. Тот пробормотал:
— Поздравляю, товарищ майор!. Хотя… уже ж… не майор!.
— Почему не майор?. Пока что майор!. — громыхнул Бородин, тут же вынимая из кармана две крупные звёздочки.
Командир части поставил перед Колобковым два пустых стакан, бросил в каждый по звезде и наполнил их до краёв водкой.
— До подполковника ему ещё глубоко!!
Колобков сконфуженно посмотрел на Ирину. Старший прапорщик Шматко с иронией хмыкнул:
— Вы же новую жизнь начинаете, Виктор Романыч… Начинайте!.
Колобков встал, косясь на невесту:
— Ирочка… Ну это… традиция…
Он большими глотками опустошил один стакан и шумно поставил его на стол. В зубах у него оказалась зажата звезда.
— Одна есть!. — провозгласил командир части.
— Ну так… Я за второй!. — кивнул Колобков, поднося ко рту второй стакан.
Постепенно застолье перевалило экватор. Народ разбился на кучки. В каждой из них пошли свои разговоры, порой не имеющие отношения к торжеству. Кое-где даже завели речь о службе. Что испокон веков означало, что господа офицеры нажрались в хлам…
Старший прапорщик Шматко встал, явно собираясь выскользнуть.
Но полковник Бородин контролировал ситуацию.
— Шматко… ты куда это?. — зычным басом спросил он, привлекая внимание соседей по столу к дезертиру.
— У меня это… Дело ещё одно есть!. — смутился тот.
Капитан Зубов замахал руками:
— Не дури, Николаич!. Сядь!. Данилыч, не пускай его!.
— Пал Терентич… я математику эту ещё не смотрел… Сегодня вечером собирался выписать всё!. — сказал Шматко, упрямо пробираясь к выходу.
— Завтра напишешь!. Посиди ещё!.
— Завтра не получится!. Да и плохо всё на последний день откладывать!.
Бородин подумал и разрешил:
— Это точно!. Ладно, чёрт с тобой… иди…
В общем шуме и гаме никто не обратил внимания, как следом за старшиной выскользнула невеста. Она молча остановилась на пороге прихожей, наблюдая, как одевается Шматко. Дождавшись, когда он выпрямится, Ирина негромко сказала:
— Олег Николаич… Хоть вы-то не смотрите на меня так…
Он отвёл глаза, бормоча:
— Да я просто спешу… честно…
— Я ведь сама понимаю… Вы простите, если что…
— Бог простит. А я не священник, чтоб грехи отпускать…
В прихожую ввалился изрядно раскисший Колобков:
— Та-ак!. А что это у нас тут… ик!. происходит?! — заплетающимся языком выговорил он. — Шматко, ты что… жену у меня крадёшь?.
Не позволю!
Ирина с каменным лицом жёстко произнесла:
— Иди в комнату!
Колобков сфокусировал взгляд:
— О, моя жена уже командует!. Есть идти в комнату! Кру-у… ну, что ты молчишь? Нужно говорить: кру-гом!. Секундочку… я ведь, между прочим, старший по званию!.
Старший прапорщик Шматко надел фуражку и отдал честь:
— Ну, совет вам да любовь!.
В каптёрке второй роты меню, конечно, не блистало таким разнообразием, как у Колобка на свадьбе. Тут всё было по-простому: картошка, сало, колбаса, огурцы, помидоры, тушёнка. Зато никакого напряга не наблюдалось. И ни одной кислой морды за столом не возникло. Хотя похожий тост прозвучал:
— Предлагаю тост за молодых… — высказался Евсеев под общие вопли.
Фома наклонился к Прохорову:
— Подобрел Евсей… На старости лет…
Тот понимающе поджал губы:
— А ещё говорят, алкоголь пробуждает в человеке самые низменные чувства…
— Отсюда вывод — Евсей не человек! — глубокомысленно подытожил Фома.
Все, кроме Евсеева, заржали. Он терпеливо дождался паузы в раскатах хохота:
— Мужики! Я серьёзно! Просто себя вспомнил полтора года назад…
— Я тоже тебя вспомнил… Жуткое было зрелище… — вставил Прохоров.
Утихший было смех снова перерос в жизнерадостное ржание.
— Э! Хорош прикалываться! — Евсеев прищурился. — Прикиньте, если бы нам дембель на полтора года отодвинули…