Стюарт Дайбек
Зона Ветхости
Перевела И. Митрофанова (под ред. В. Толстого)
В те годы, между Кореей и Вьетнамом, когда популярность рок-н-ролла достигла своего пика, наш район объявили Официальной Зоной Ветхости. Мэром у нас был тогда Ричард Дж. Дайли. Казалось, он всегда был им и навсегда останется.
Зигги Зилинский уверял, будто видел, как мэр проезжал по Двадцать третьей-плейс в черном лимузине, размахивая на ходу маленьким алым вымпелом — такие носят на похоронах, с той лишь разницей, что на этом красовалась надпись «Белые Гетры». Мэр сидел на заднем сиденье и, глядя из пуленепробиваемого окошка на пьянчужек, распивающих вино у заколоченной бакалеи, печально покачивал головой и вздыхал: «Э-эх! Э-эх! Э-эх!»
Конечно, никто не поверил этому Зигги. Ему и раньше нельзя было доверять, до того еще, как Перец Розадо заехал ему по голове бейсбольной битой. А уж теперь и подавно. До сих пор все помнят, как Зигги — он тогда еще в третьем классе учился, — ни с того ни с сего как вскочит посреди мессы да как завопит: «Видали? Она кивнула! Я спросил Деву Марию, вернется ли домой моя кошка. И она кивнула! Точно вам говорю — кивнула!»
Зигги везло — статуи святых все время подмигивали ему. Вечно он беседовал то с ангелами, то с мертвецами. И к тому же был лунатиком. Фараоны как-то раз забрали его посреди ночи: Зигги вздумалось обежать базы на бейсбольной площадке Воштинау, а проснуться при этом он не удосужился.
К снам своим Зигги относился очень трепетно, пересказывал их обстоятельно и считал вещими. Привязался к нему один кошмар: будто «Белые Гетры» выигрывают чемпионат по бейсболу и в ту же ночь на город сбрасывают атомные бомбы. Но, бывало, снились ему и приятные сны. Моим любимым был тот, где я, Зигги и Литтл Ричард играем в джазе посреди роликового катка Сан Сабина.
Но после того, как Перец дал Зигги по мозгам битой — Перец метнул ее, как томагавк, через тюльпановую клумбу в двадцать ярдов, за которой Зигги безуспешно пытался спастись, — святые ему являться перестали. И с мертвецами было покончено. Зато тут и там стали мерещиться знаменитости, важные персоны, которых показывали в теленовостях, а иногда (правда, реже) — кинозвезды. То в проезжающем автобусе мелькнет лицо — вылитый Бо Дидли. То вдруг повстречается прохожий в шляпе — копия Эйзенхауэра, или Зигги примечает вдруг невысокого седого толстяка, и оказывается, что это Никита Хрущев или мэр Дайли.
Но мы не очень-то удивлялись. Наш Зиг был из тех мальчишек, что читают газеты. Все мы захаживали к «Потоку» и накупали там комиксов, Зиг же всегда выходил с номером «Дейли Ньюс». Он вечно переживал из-за событий, на которые другие плевать хотели. Из-за демографического взрыва, например, или из-за голодающих в Индии, или, еще пуще, из-за того, что мир вот-вот взорвется.
Гуляем мы как-то раз по Двадцать второй, сворачиваем в переулок, Зигги вдруг как заорет:
— Смотрите! Смотрите скорее!
— Что?
— Да вот же! Мэр Дайли в отбросах роется!
Мы все оборачиваемся, но видим лишь старуху бродяжку, копающуюся в пустых консервных банках.
Но как бы то ни было, кое в чем Зигги был прав. Действительно, мэр Дайли вездесущ. Сносятся ли дома, обновляя городской облик, перекапываются ли улицы, чтобы проложить новое скоростное шоссе, куда ни глянь, у груд кирпича щиты:
ИЗВИНИТЕ ЗА НЕУДОБСТВА
РЕКОНСТРУКЦИЯ РАДИ КРАСОТЫ БОЛЬШОГО ЧИКАГО
РИЧАРД ДЖ. ДАЙЛИ, МЭР
Мало того, что всюду такие щиты понатыканы, в нескольких кварталах от нас — здание городского суда, и оттуда, словно легион двойников мэра Дайли, тянется неиссякаемый поток пожилых толстяков солидной наружности. Случалось, заглядывали они и к нам в квартал, особенно в дни выборов, устраивались, пережевывая сигары перед парикмахерскими, которые в те дни, украшенные флагами, превращались в избирательные участки.
Но вернемся к нашей Ветхости.
Словцо это не сходило у нас с языка. Мы вспоминали его всякий раз, возвращаясь из центра или проведя денек на пляже Оук Стрит, пляже, на наш взгляд, шикарном. Прихватив полотенце и надев под джинсы плавки, мы ехали метро в Северный район.