Тем не менее залетный, но наблюдательный гость замечает только, чего в городке нет — а нет в нем книжного магазина, аптеки, химчистки, приемов с коктейлями, крайних мнений, ювелирного магазина и магазина музыкального, мотелей, отелей, больницы, штаб-квартиры какой-либо политической партии, бюро путешествий, художественных галерей, европейских мод, философских теорий о Бытии и Душе.
Важность придается лишь практической стороне жизни, и потому там есть Погребальный приют Бетчелера, где выставлен на обозрение благородный старец в темно-коричневом костюме — пожелтелые ногти окончательно вычищены, захватанные очки покоятся в нагрудном кармане, внучек у гроба встает на цыпочки, чтобы увидеть губы, которые более не шевельнутся, цыплячью, грудь, которая не дрогнет. Есть еще и бензоколонка Томми Сеймура с ремонтной мастерской — над кассой болтается зеленый надувной динозавр на веревочке, под старым тополем — груда старых покрышек, сбоку во дворе с табличками «продается» стоят кейсовский трактор, дировская жнейка, сенокосилка, красный навозоразбрасыватель и ржавый транспортер для зерна, а на них ведет наступление бурьян, исподтишка старающийся унаследовать механизмы и предать их земле.
А дальше — роща, луг на косогоре, шесть пустых загонов для скота, дорога, вымощенная дробленым известняком, и дом, где Элис Соренсен листает Детскую географическую энциклопедию и задерживается на описаниях Калифорнии, Кейптауна, Кипра, Колорадо, Копенгагена, Корпус-Кристи.
Вдова Дворак в дождевике нараспашку и в фартуке поливала газон, но в девять ведет зеленый шланг к крану и завинчивает наконечник так, что струя образует туманную хрустальную чашу и нежно творит обряд крещенья над плющом. Вдова спрашивает: «Как насчет чайку из каломели?» И нагибается отключить воду.
Ночной поезд «Юнион Пасифик» громыхает по городу в самом начале одиннадцатого, когда шестидесятилетний Адольф Скули вновь чувствует себя в постели мальчишкой, а чудовищный вес сорока, если не пятидесяти вагонов трясет его комнату на втором этаже, словно мотор, в который он опустил двадцатипятицентовую монету. И в трудолюбивых вздохах состава он слышит, как вагоны твердят — Небраска, Небраска, Небраска, Небраска. И не может уснуть.
Миссис Антуанетта Хефт в ресторане «Домашний» укладывает замороженные мясные пирожки на вощеную бумагу, иногда останавливаясь, чтобы погреть пальцы под мышками. Когда проходит товарняк, она оставляет пирожки, достает сигарету из пачки и выкуривает ее на заднем крыльце, вдыхая воздух, такой же бодрящий, как «Оксидол», глядя вверх на звезды (на которые смотрели и индейцы племени пауни), прислушиваясь к негромкому напеву тяжелых грузовиков на шоссе, в городе, который знает, как свои пять пальцев, в стране, которую знает наизусть.
