— Мааа-аа-аа-а…
Впервые с тех пор, как у Розы кончилось молоко, Магда подала голос.
— Ма-а-а-а-аааа…
Еще раз! Магда, пошатываясь, расчесывала болячки на коленях. И стояла на плацу, на самом солнцепеке. Роза видела. Она видела, что Магда должна умереть. Билось в мозгу и отдавалось в груди: найти, добраться, принести! Но Роза не знала, куда броситься сначала — к Магде или к шали. Если она выскочит на плац и схватит Магду, та все равно не перестанет плакать, потому что у нее не будет шали. Если же она побежит искать шаль в барак, найдет ее и уже потом поймает Магду, то Магда возьмет шаль в рот и сразу замолчит.
Роза вернулась в темноту. Найти шаль было просто. Стелла укрыла ею свои хрупкие кости и уснула. Роза высвободила шаль и полетела (она могла летать, поскольку почти ничего не весила) на плац. Зной нашептывал что-то о другой жизни и о летних бабочках. Солнце светило мирно и мягко. Вдалеке, по ту сторону проволочной ограды, видны зеленые луга, заросшие одуванчиками и яркими фиалками; а еще дальше невинные стройные лилии высоко задирают свои оранжевые головки. В бараках тоже есть свои «цветы» и «дожди»: экскременты и медленные вонючие темно-бордовые потоки, которые стекают с верхних нар; вонь смешивается со стойким маслянистым запахом коросты, покрывающей тело Розы. Какое-то мгновение она стояла у кромки плаца. Иногда электричество, пропущенное по ограде, начинало мерно гудеть, и, хотя Стелла говорила, что все это выдумки, Розе в гудении проволоки чудились голоса: сиплые и печальные. Чем дальше она стояла от ограды, тем четче раздавались голоса. Голоса теснились и давили на Розу со всех сторон. Печальные голоса звенели так убедительно, так страстно, что предположить, будто голоса эти принадлежат призракам, было невозможно. Голоса советовали ей поднять повыше шаль, помахать ею, распустить ее по ветру, развернуть ее как флаг. Роза подняла шаль, помахала ею, развернула ее и распустила по ветру. Магда была далеко, очень далеко. И высоко: опираясь раздутым животом о чье-то плечо, она протягивала к Розе свои хилые ручонки. Но плечо, которое несло Магду, не приближалось к Розе и шали, а, наоборот, удалялось прочь, и силуэт Магды все уменьшался и уменьшался, превращаясь в размытое пятно. Над плечом поблескивала каска. Под солнечными лучами она искрилась, словно кубок. Под каской — черный, словно костяшки домино, мундир и пара черных сапог, которые двигались к ограде, по которой шел ток. Электрические голоса дико завыли: «Ма-а-а-аааа, ма-а-а-аа!» Теперь Магду и Розу разделяло все пространство плаца — двенадцать бараков — и Магда казалась не больше мотылька.
И вдруг Магда полетела. Вспорхнула, словно бабочка над виноградной лозой. И в то мгновение, когда всклокоченная круглая головка Магды, и ее ноги-спички, и раздутый живот, и кривые ручонки ударились об ограду, железные голоса сумасшедше загоготали, призывая Розу бежать, бежать к тому месту, куда отбросило Магду. Но Роза, конечно же, не послушалась их. Роза просто стояла, потому что, если бы она побежала, они бы выстрелили; и если бы она дала сейчас вырваться наружу из ее скелета волчьему вою — они бы выстрелили. Поэтому она стала запихивать в рот шаль Магды, запихивала ее и запихивала, пока волчий вой не захлебнулся. У шали, из-за того, что Магда пускала в нее слюни, был вкус корицы и миндаля. И Роза впитывала в себя шаль Магды до тех пор, пока вкус этот не пропал.