Теперь моим глазам открылась большая машина. «Лендровер». И возле машины я увидел женщину. Она была одна, с фотоаппаратом в руке. «Ну, это уж слишком», — подумал я. И вдруг увидел леопарда, который медленно подкрадывался к ней. Он, наверно, думал, что это какая-то большая обезьяна. Я бросился к машине. Я бежал что было сил — думаю, километров восемьдесят в час, — чтобы успеть преградить ему путь. Женщина увидела меня и решила, очевидно, что я собираюсь на нее напасть, но, когда повернулась, чтобы бежать к машине, заметила леопарда и застыла на месте. И вдруг, сознавая, возможно, что делает последний в своей жизни снимок, фотографирует хищника, который собирается ее растерзать: сняла сначала меня, а потом леопарда. Это единственный снимок, на котором я был запечатлен в облике льва в саванне.
Леопард увидел меня и принял приговор слабейшему. Он уступил мне добычу, хотя его раздраженное рычание еще какое-то время достигало моих ушей. Я посмотрел на женщину. Она показалась мне приятной, даже красивой. Она была моложе меня-человека (как я уже знаю сейчас, на три года и один день). И она мне понравилась. Особенно ее хладнокровие и мужественное, молчаливое согласие с неизбежным. «Что она делает здесь одна?» — подумал я. Я приблизился к ней, но она увидела, что нападение леопарда уже ей не грозит, и попыталась обогнуть меня и добежать до машины. Я заметил пистолет у нее на поясе. Мое восхищение ее хладнокровием возросло. Эта женщина точно знала, каковы ее шансы и с какого расстояния она сможет защититься. Я понял, что должен сохранять дистанцию. Позволив ей добежать до машины, я тем временем приблизился к «лендроверу» с другой стороны. мой план удался. Когда она была уже в нескольких метрах от машины с одной стороны, я уже стоял на том же расстоянии с другой. Она выхватила пистолет и прыгнула в машину. Я не сдвинулся с места. Она завела мотор. «Что делать?» — подумал я лихорадочно. Если я брошусь за ней, она наверняка в меня выстрелит. Но зато потом, когда проявит снимки, увидит, возможно, дощечку для письма, висящую у меня на шее, и, может быть, даже вернется меня искать…
И вдруг она схватилась обеими руками за голову. Закрыла глаза, снова открыла их, поморгала и уставилась на меня. И почему-то рассмеялась. Зачем-то схватила одеяло, лежавшее на заднем сиденье, смело выпрыгнула из машины и направилась прямо ко мне.
Невероятно! В моей голове промелькнула мысль, что она, наверно, заметила мою дощечку и поняла, кто я. Я почувствовал жгучую радость. Мне вдруг безумно захотелось вернуться к людям. Но внезапно я ощутил что-то странное — мне стало холодно, и что-то кололо мне колени и ладони, как будто они стали голыми. То ли короткая трава сухого сезона стала жесткой и колючей, то ли моя кожа вдруг смягчилась.
Я не понимал, что со мной и почему эта женщина так смело идет ко мне.
— Ты Хопи, — сказала она вдруг, уже издалека. — Ты лев из телевизора.
Я кивнул головой.
Она засмеялась.
— Говори, ты ведь уже можешь говорить.
Я отрицательно покачал головой.
— Да ты посмотри на себя, человек, посмотри!
И я посмотрел.
О Боже. Это свершилось! Я уже не был львом. Я был взрослым голым человеком, стоявшим на четвереньках, как ребенок. Вы только представьте себе — человек стоит на четвереньках, голый, как новорожденный, с одной только детской дощечкой для письма на шее, и разговаривает со взрослой одетой женщиной!
Но тут она поспешно набросила на меня одеяло, и я поднялся на ноги. На две ноги! Я хотел было зарычать от радости. Но рычать я не мог. Я уже не был львом. Я был человеком. И первое, что я произнес в качестве человека, было:
— Кто вы?
— Дина, — сказала она, — Дина Абрамсон. И я сейчас увидела такое, чего ни один человек на свете не видел до меня и, как мне кажется, не увидит после. Я увидела, как лев внезапно превратился в человека. Как в детской сказке, по взмаху волшебной палочки.
— Что вы делаете здесь одна?
Мой голос звучал жестковато и хрипло, как будто я не разговаривал годы. Но ведь мое горло все эти годы действительно не было моим. И вдруг мне пришло в голову, что, может быть, стоит вообще вычеркнуть это время из моей жизни. Ведь не только горло все это время не было моим все мое тело. «Надо бы посоветоваться об этом с Цвикой, — мелькнуло у меня в уме. — А впрочем, — тут же подумал я, — начиная с этой минуты, я сам смогу решать все свои проблемы!»