Объявился отчим часа через два, когда уже стемнело, а в небе повис золотой рожок месяца. Он долго рылся в сарае, а когда вышел оттуда, на плече у него висел, как мне показалось, свернутый в кольцо длинный пастушеский кнут.
— Аркан кидать умеешь? — спросил он меня.
— Нет…
— Какой же ты цыган после этого? — укорил меня отчим, страшно напомнив мне сейчас дядю Петю.
И вообще в повадке, во всей осанке моего батьки появилось что-то новое, незнакомое, чуть вызывающее, даже кичливое — словом, цыганское.
— Ну, двинулись, — сказал отчим.
— Как — один? А ребята?
— Ребята уже на месте. Пошли.
До поляны, где паслись кони, от нашего дома было рукой подать. Но отчим повел меня в обход деревни, затем руслом ручья, лощиной, подходившей краем к березняку. А когда мы выбрались из лощины, он заставил меня ползти. Наконец мы достигли косогора, поросшего березками.
Стройные, молодые деревца с белыми, будто светящимися под месяцем стволами словно хотели взбежать на плоскую макушку бугра, но преуспели в этом каждое в меру своих сил. Более молоденькие и легкие достигли вершины, а те, что постарше, добрались лишь до середины кручи; самые же старые, кряжистые, остались внизу, у подножия холма. Березы росли тесно друг к дружке, но в одном месте они расступились, образовав как бы проход, тянущийся через весь бугор.
Мы находились неподалеку от этого прохода, и мне были видны внизу наши кони, мирно пощипывающие траву, темный шалашик, костер и кочкой темнеющая над ним фигура Петрака.
— Сиди здесь! — шепнул отчим и пополз вперед.
Тело его прозмеилось в тонкой, бледной траве, он достиг подножия старой плакучей березы и скрылся за ее толстым стволом.
Тишина. Лишь доносится издали глухой всхрап коня да тонкий плач вспугнутого жеребенка. Месяц подымается все выше, и все более сквозной, прозрачной становится ночь в березняке: теперь можно пересчитать все стволы от подножия до вершины холма.
Долгий, пронзительный свист прорезал тишину. Он прозвучал откуда-то сверху, тонкой струйкой стек вниз и широко разнесся эхом, тоскливый, тревожный и влекущий. Весь табунок отозвался на этот свист. Я видел, как заметались по поляне кони, как закружились вокруг маток жеребята, как забегали Петрак и его подручный, пытаясь успокоить табун. И снова прозвучал этот щемящий свист. Что слышалось в нем нашим трудовым артельным конягам, пахарям и возчикам? Быть может, кровь далеких предков, диких степняков, пробудилась в них древней тоской по воле и бешеной скачке невесть куда, невесть зачем? Казалось, табун вот-вот сорвется с места…
В третий раз прозвучал свист. И тут на взлобке холма четко обрисовался под месяцем силуэт всадника. Он взмахнул руками и камнем устремился вниз. Он летел по коридору, между стволами берез, с диким воплем, прямо на табун. И вот он уже не один, — настигая его, с криком, свистом, держа путь на артельный табун, мчатся еще три всадника.
«Что же будет? — стучит в мозгу. — Почему батька не подает знака? Действовать самому? Вскочить, кинуться им наперерез, под ноги коням? Да разве их этим остановишь? Потопчут, как траву!»
Передний всадник уже близок к опушке рощи, сейчас он вылетит на поле и врежется в табун. Вот он проскакал меж двух берез… Но что такое? На поляну вынесся конь без седока, а седок, бездыханный, лежит на земле!
Не успел я еще взять в толк, что же произошло, как та же участь постигла и двух других всадников. Словно схваченные за ворот невидимой рукой, они вылетели из седла, а кони их умчались дальше. Наконец я сообразил: между деревьями натянута веревка или тонкий провод. Вот в чем заключался нехитрый, но верный план отчима! Видимо, четвертый всадник тоже догадался о ловушке. На всем скаку осадил он коня, круто повернул и поскакал назад. Месяц бьет ему в самое лицо, и я узнаю кургузую фигуру, голову котлом и плоскую, отвратительную рожу Баро Шыро. Движимый слепой жаждой мести, я вскочил и бросился ему наперерез. Прежде чем он подскакал ко мне, воздух огласился сухим змеиным шипением, что-то тонко блеснуло в перехвате месяца, и Баро Шыро кулем свалился с коня. Огромный сук плакучей березы, нависшей над дорогой, качнулся, и на землю с кошачьей мягкостью спрыгнул отчим. Он двинулся к Баро Шыро, скручивая на ходу аркан. Но Баро Шыро ударом ножа перерезал аркан, сбросил с шеи захлестку и с занесенным ножом кинулся на отчима. Но я опередил Баро Шыро. Я впился зубами в его руку, и нож выпал из цепких пальцев. В несколько неуловимых движений отчим намертво опутал его веревкой аркана.