С чуткостью, не удивившей меня, Якуб догадался о моих сомнениях и стал расписывать хозяйство колхоза. В доказательство того, что не врет, он стал вычитывать цифры из аккуратно разграфленной бумажки. С изумлением слушал я эти цифры, рисующие довольно крепкое и налаженное хозяйство. В разгар беседы вошел среднего роста широкоплечий человек со светлыми усами щеточкой и небольшими острыми глазами.
— Мой заместитель, — важно сказал Якуб. — Михаил Иванович Окунчиков!
Я пожал сухую крепкую руку Окунчикова.
— Здравствуйте! — Окунчиков посмотрел на Якуба, ожидая, что тот представит меня.
Но Якуб не мог этого сделать: он не удосужился спросить, кто я такой и зачем приехал в колхоз.
Я достал направление райкома, протянул его Окунчикову и объяснил цель моего приезда.
— Годьваре менуша аманге треба (Умные люди нам нужны), — значительно проговорил Якуб.
— Доброе дело, — сказал Окунчиков. — Будете заведовать клубом…
Едва познакомившись с этим человеком, я уже не сомневался в цифрах, сообщенных Якубом: я понял, чья направляющая воля стоит за всем этим благополучием.
Вскоре из бесед с людьми открылась мне и вся непростая история этого первого в стране цыганского колхоза, созданного около трех лет назад.
Цыгане, образовавшие ядро колхоза, были в большинстве люди оседлые. Лудильщики, жестянщики, котельщики, сапожники, они соседствовали в деревнях с крестьянами-землепашцами и не были вовсе чужды земле. Но жило в них странное недоверие к ней: не откроется цыгану земля, не родит ему добро за его труд. Что уж говорить о цыганах-кочевниках, для которых земля была лишь подстилкой под колесами кибиток…
Первый сев шел апрельской ранью, когда земля, напитанная вешней водой, раскисает в болото. И, бросая в жидкую грязь семена, цыгане вздыхали:
«Лучше бы кашу из этих зерен сварить! Проглотит их земля и ничего не вернет нам…»
Но вот проглянули нежные всходы, и цыгане, боясь поверить чуду, говорили:
«Не может быть, чтобы пошли они в колос. Лучше пустить лошадей на выпас — пусть хоть малая польза будет от наших трудов…»
Заколосилась, зашумела под ветром рожь, а цыгане все еще недоверчиво покачивали головами:
«Ну какие из нас хлеборобы! Нет, не нальются зерном наши колосья…»
А когда наконец колосья отяжелели восковистым зерном, весь колхоз переселился на поля, чтобы усторожить этот первый цыганский чудо-хлеб. Трудно было бригадирам отряжать людей на другие работы: каждый считал, что только его глаз сумеет уберечь урожай. Птице не давали подлететь, мыши проскользнуть, чужому человеку подойти к первому цыганскому хлебу. С замирающим сердцем следили за каждой тучкой и между собой говорили:
«Дыкх! Зерно и осыпаться может, и град его может побить, и саранча пожрать…»
Но не осыпалось зерно, не побил его град, не пожрала саранча. Урожай был убран до последнего колоска, и всем колхозом повезли зерно на мельницу. Даже древние старухи ковыляли за обозом со своими клюками.
Толстый, широкомордый мельник равнодушно принял зерно; старухи упали на землю и зашептали молитвы и заклинания. Верно, глас их был услышан: с лотка побежала розоватая теплая мука. Цыгане плакали, лобызались, горстями захватывали и запихивали муку в рот; другие подставляли рты, как под струю источника, и мука била им в глаза, текла по щеками, скатываясь в шарики от слез…
Ни один из тех, кто сопровождал на мельницу первый обоз, уже не покинул землю, как бы трудно ни приходилось колхозу.
А текучесть людского состава была в первые годы главной колхозной бедой.
Как задуют осенние ветры, зарядят дожди и глухая октябрьская непогодь сбросит в дорожную хлябь последние листья с деревьев, колхоз полнится новоселами. Одна за другой, хлопая обмокшей парусиной, тащатся кочевые кибитки на приветливый свет колхозных огней. Один за другим, отжав в сенях запущенную бороду, входят в правление главы семейств и, хлопнув об пол полинявшей шапкой, просят:
«Пиши в колхоз, председатель! Всю семью пиши! Коня пиши, повозку пиши, не с пустыми руками в колхоз идем!..»
И писали, и отводили жилье, и коня ставили в просторные колхозные конюшни, и повозку — под навес. И трудилась семья в колхозе, да только какая по зиме работа? Заготовить дровишки, перебрать зерно на посев, спрямить сараюшку, залатать избу…
Но лишь запахнет земля по весне, сгонит солнце снега, набухнут почки, потеплеет воздух, и опять приходит в правление новоиспеченный колхозник:
«Верни коня, председатель, в дорогу пора».
«Какая еще тебе дорога? Ты ж колхозник. Скоро пахать, сеять!»