Когда я работал в областном театре, попалась мне старинная испанская повесть. Герой ее, бродяжка и шаромыжник, корчащий из себя знатного дворянина, то и дело попадает в смешные и глупые положения. Вот в послеобеденный час прогуливается он по Мадриду, присыпав себе бороду крошками хлеба и распустив пояс на животе, будто хорошо пообедавший человек, хотя у него и мучительно сосет под ложечкой. Вот в день народного гулянья выходит он на площадь, украсив шляпу пером, выдранным из гусиного хвоста, завернувшись в краденый плащ, а под плащом у него нет и рубахи, и голый зад глядит из продранных штанов…
Он волочится за красотками, входит в доверие к неопытным юнцам из богатых домов, посягает на жену и кошелек ближнего, но на долю ему выпадает куда больше оплеух и горшков с помоями, чем монет и поцелуев…
Этого нахального, трусливого, вороватого и незадачливого пройдоху и взял я как прообраз для героя моей пьесы, придав ему черты Чандры.
Два парня — колхозник Гриша и таборный цыган Чаган — соперничают в любви к девушке Заре. Каждый складывает к ногам любимой свое богатство: один — разум и чистоту колхозной жизни, другой — таборное приволье. Поначалу лживый краснобай Чаган одерживает верх. Он говорит Заре, что приедет за ней на коне, таком же прекрасном, как прекрасна ожидающая их жизнь, и Зара готова следовать за ним. В назначенный день и час Чаган действительно приезжает за девушкой на вороном статном красавце. Зара заворожена красотой коня, у нее исчезают последние сомнения. Но странное дело: Чагану никак не удается поворотить коня. Обозленный его упрямством, Чаган вытягивает коня арапником, и тот сбрасывает всадника в грязь. В это время на сцене появляются колхозные парни во главе с Гришей, ведя на поводу жалкую, заморенную клячу. Оказывается, Чаган украл коня из колхозного табуна, но умный конь, доставив его в колхоз, не захотел везти дальше. А настоящий конь Чагана — тот жалкий одер, которого привели парни. Колхозники усаживают Чагана на его клячу и с позором гонят прочь. Заре открывается истинное достоинство ее поклонников, и она отдаст сердце Грише…
Для участия в спектакле я отобрал молодых цыган, которых еще не затронула заразная таборная болезнь.
Куда труднее оказалось раздобыть клячу и чудо-коня. В таборе лошади были заморенные, но все же не в той мере, в какой мне требовалось, да и не дал бы нам Проня лошадь себе на позор. В колхозе же кони были добрые, но мало-породные: обычные коренастые, трудовые цыганские лошадки. Однако выход нашелся…
На одной из репетиций на сцену выскочила смешная кляча с костлявой мордой из крашеного картона, с рыжей, облезлой шерстью, напоминавшей коровью. Это и была коровья шкура, которую я раздобыл на бойне. Под шкурой находились два наших парня; один «играл» морду и передние ноги, другой — остальную часть туловища. Кляча выделывала уморительные скачки, путала передними ногами, кидала задними, мотала облезлым хвостом и вызвала полный восторг артистов.
— А где же ты добудешь коня-героя? — спрашивали они меня.
Но это была тайна моя и… Окунчикова.
Спектакль состоялся в самый канун уборочной, зал нашего клуба был битком набит. Явились все колхозники, даже самые дряхлые; прибыли гости из соседних деревень и даже из района. В конце зала, близ выхода, сгрудились таборные во главе с крымчанином Чандрой. Они, верно, чуяли недоброе, но толком ничего не знали: участники спектакля — дело для цыгана почти непосильное — сумели на этот раз удержать язык за зубами.
Спектакль начался. Гришу играл ладный парень, звеньевой огородников, комсомолец Журба, Зару — миловидная колхозная учетчица Маша, роль Чагана я взял на себя. Все происходившее на сцене вслух обсуждалось зрителями. Когда Чаган расписывал Заре прелести таборной жизни, а сам незаметно крал у ее матери пирожки, — зрители кричали: «Не слушай его, Зара, он пирожок украл!» Чаган хвастается конями табора, и старики цыгане тут же разоблачают его:
— Видели мы этих коней — кожа да кости!
Зара склоняется на уговоры Чагана, и старые цыганки в зале шумно вздыхают:
— В-вах!.. Совсем закрутил девке голову!
Но волнение зрительного зала достигло предела, когда в сцене побега на подмостках появился Чаган на чудесном орловском жеребце…
Незадолго до спектакля Окунчиков приобрел на Орловском заводе элитного жеребца-производителя.
Уже давно было принято решение о создании племенной колхозной конефермы, но дело сразу не заладилось, а потом и вовсе заглохло. То не могли найти жеребца нужных статей, то не хватало средств. Лишь в последние дни Окунчикову удалось вырвать в банке необходимую ссуду. Покупку Окунчикова мы держали в строгой тайне, и никто, кроме членов правления, не ведал о чудесном орловце. Он был тем «вещественным», что должно было дополнить наш спектакль. И вот сейчас конь-герой впервые, в буквальном смысле, вышел на сцену. С полминуты в зале царила почти молитвенная тишина, прорвавшаяся затем бурей восторга. Охали, ахали, цокали языками, били рукой по колену, а один пожилой колхозник поднялся на сцену и, завернув морду коня, обнажил ему зубы.