Он начал отвечать, но неожиданно я перестала слышать его. Потому что слева от него сел Коллиер.
Коллиер в своей темно-синей футболке, и знойными темными, как деготь глазами. Я пристально смотрела на него, а он — на меня.
Мог ли он знать, что я пялилась на него? Достаточно ли я далеко нахожусь, что возможно, очень надеюсь, выглядело так, что я была восхищена анализом его соседа?
Тишина, и я не слышала ничего из того, что сказал тот мужчина. Ни слова.
— Интересно, — обманула я. — Еще мнения? — Я обращалась к кому-то, сидящему далеко от Коллиера, переключив на него все свое внимание.
Вскоре занятие закончилось, и я улыбнулась, когда мужчины начали передвигаться. Не в силах удержаться, я посмотрела, как Коллиер уходил. Мне хотелось узнать, что он сделает, когда дойдет до двери, и на свой страх, и риск, я узнала. Он смотрел на меня. Прямо на меня. Как на мишень. А затем все его тело двинулось в мою сторону, пробираясь через толпу, за мной. Он стрельнул взглядом в охранника, и тот кивнул в соглашении. Он остановился в нескольких шагах от меня, засунув руки в карманы.
Я улыбнулась, чтобы скрыть свое волнение. У меня было странное ощущение, что он знал, что часом ранее я наблюдала за ним. Видела его голое тело при солнечном свете, тренировавшееся во дворе.
— Добрый день, — предложила я, и вся былая власть в моем голосе испарилась, мои слова стали гнусавыми.
— Привет. Я получил ту вещь, что ты принесла.
— О, как быстро. — Черт, я чувствовала его запах. Солнце и пот. Мне хотелось облизать его шею и попробовать соль на его коже.
— Что это? — спросил он. — Печатная машинка?
— Что-то вроде этого. Это текстовый процессор. Он очень старый, но я подумала, что ты бы мог им попользоваться, чтобы попрактиковаться в своем написание.
— Туда нужна бумага?
— Нужна, но я сомневаюсь, что все еще делают ленточки для этих процессоров. Ты можешь просто использовать маленький экран — на нем будет видно, что ты печатаешь. Ты увидишь, когда его включишь. Если ты его включишь. Ты не должен им пользоваться, если ты не хочешь. — Я болтала.
— В камерах нет розеток.
— Вот черт. — Конечно же, их нет.
— Но я посмотрю, может получиться поработать с ним в медиа классе или еще где-нибудь.
— Коллиер, — сказал надзиратель. — Пошли.
— Спасибо, — прошептал он мне. — Я увижу тебя позже, мне нужна будет помощь, о которой мы говорили. И у меня к тебе вопрос.
В моем животе клокотало, а рот не успел быстро сформировать ответ. Он ушел, большое тело проскользнуло через дверь, и я снова могла дышать.
Вопрос ко мне? Было столько всего, что я хотела спросить в ответ.
Что ты хочешь делать со своей жизнью, когда выйдешь на свободу? Ты вообще выйдешь на свободу? Какой ты на свободе? Как ты одеваешься? Чтобы ты заказал в ресторане?
Каков был бы твой подход ко мне? С пустыми обещаниями? С розами? С лезвием и твердой рукой?
Но когда я увидела его через два часа во время «Источников», то я не задала, ни один из этих вопросов. Он отыскал пустое место, и терпеливо сидел. Я струсила и избегала его. Позволяя другим посетителям привлечь свое внимание, не замечая его. Но за двадцать минут до конца рабочего дня, я больше не могла его игнорировать. Я пересекла комнату, подкатывая стул впереди себя.
— И снова здравствуй, — предложила я, остановившись, но не сев. — Прости за ожидания. Готов поболтать?
Он стукнул задним кончиком карандаша по столу.
— Если у тебя есть время.
— Немного есть. — Я села напротив него, размышляя, насколько близка наша обувь от соприкосновения.
— И так, насчет этой машинки, которую ты дала мне — я благодарен за это, но я не правильно печатаю. — Он сделал характерное движение двумя пальцами в воздухе.
— О, не волнуйся об этом. Я думаю, половина студентов в колледжах не печатают больше, чем двумя тремя пальцами. Просто возьми в привычку практиковаться, печатая что-нибудь каждый день.
— Что печатать?
— Все что ты пожелаешь.
Он улыбнулся мне той улыбкой, которая разрезала трос, удерживающий меня в своей роли, и сокрушила мою сосредоточенность. Я наблюдала за его губами, когда он заговорил.
— Мне давали точные указания того, что делать, и когда, и где, и как быстро, на протяжении почти пяти лет. Ты должна сказать, что мне написать, или я даже не буду знать с чего начать.