— Какой был урожай в этом году? — спросил Курганов.
— Вы про что спрашиваете, Михаил Сергеевич?
— Ну, про пшеницу, например?
— Восемь центнеров.
— Не жирно.
— Куда там, стыдоба. Картошку и ту еле-еле до ста центнеров дотянули. Рожь тоже плохо выросла, овес еще хуже. Теперь корма. Луга, покосы есть, а взять траву сил не хватает. В итоге — без кормов. И купить не на что. Одним словом, куда ни кинь — все клин.
— Почему так много долгов? Ведь почти миллион.
Беда нехотя ответил:
— Постепенно нашло. Да еще шефы помогли.
— При чем здесь шефы?
— Как это при чем? Электрификацию начали. Станцию построили для всей нашей округи. Ничего, хорошая станция, большая. Да не осилили мы, чтобы полностью ее оборудовать. Генераторов надо три, а поставили только два. Кто внес денег побольше, тот с электричеством, с энергией. А кто победнее — шиш. Вот видите. — Беда указал на керосиновую лампу, стоявшую на столе, и на почти новую электропроводку, тянувшуюся по потолку. Над столом висел черный пустой патрон. — Оно, конечно, электричество нам здорово необходимо, во как оно нужно, — продолжал Макар Фомич, проведя рукой по горлу, — но из щей похлебки не сваришь… Внесли мы сто пятьдесят тысяч. Нам говорят: еще сто надо. А где их взять? — Беда замолчал, а потом, вздохнув, продолжал: — Вы, наверное, спросите, а в чем все-таки дело? Почему Березовка никак не встает на ноги? А потому, что силенок мало. Семнадцать человек работоспособных — гляди-ка какая армия. Опять же и эмтээсовцы к нам едут с неохотой. Поля маленькие, платим неаккуратно.
Беда поглядел на Курганова и продолжал:
— Но вы не думайте, Михаил Сергеевич, что мы уж совсем на обе ноги споткнулись. Зерновые нынче убрали, семена засыпали. И поголовье немного увеличили. Но вот корма, корма нас губят.
— А как с трудоднем?
Беда молчал. Молчали и колхозники. Они ждали, что скажет председатель, хотя, что он мог сказать, хорошо знали. Было говорено и переговорено об этом и не раз, и не два.
— Трудодень за урожаем ходит, — неохотно, со вздохом выговорил Беда.
— Плохо с трудоднем, чего тут, — выкрикнула женщина, что приносила Курганову чайник с кипятком. На нее зашикали, но Беда, наоборот, поддержал:
— Правда плохо. Что по зерну, что по овощам. А денег даем совсем мало, очень даже мало. Ну, а без этого и труд не в труд. Интересу нет. Так что помогайте, товарищ Курганов. Без помощи не выплывем. Вся надежда на вас. С товарищем Барановым мы так и не договорились. Ну, да это дело прошлое, а забот и нынешних много.
Курганов долго молчал, молчало и собрание. Потом Михаил Сергеевич озабоченно спросил:
— Так чем же вам надо помогать?
— Концентратов хоть немного…
— С МТС порядок навести…
— Долги бы отсрочить, счет в банке разморозить. Иначе ни дохнуть, ни охнуть…
Все эти голоса раздавались из разных углов избы. Мрачноватые, не веселые это были голоса. Было в них и чувство горечи из-за того, что приходится докучать такими просьбами секретарю райкома. Но что делать, если иного выхода нет? И люди обращались к Курганову с надеждой и уверенностью. Он должен поддержать, должен помочь колхозу подняться на ноги. Ведь не зря же он приехал к ним к первым, как врач безотлагательно едет к больному?
Михаил Сергеевич понимал, что, высказывая свои просьбы, колхозники обращаются через него — Курганова — к партии, которую он представляет. И всем своим существом еще раз ощутил, как велико и ответственно порученное ему дело.
…Утром чуть свет Курганов был уже на ногах.
Макар Фомич шел бодро, но в душе побаивался. Как взглянет секретарь на их дела?
Пришли на конюшню, Курганов долго ходил по узкому проходу, разделявшему стойла, ласково трепал теплые морды лошадей. Потом подошел к Беде и спросил:
— Так, говоришь, плохо с кормами-то, председатель?
— Плохо, очень плохо, Михаил Сергеевич.
— А скажите-ка, Макар Фомич, Иисус Христос когда родился?