Тревожило и беспокоило многое. Вот надо вводить новые культуры. А семян дали с гулькин нос. Заградин рассказывал, что выделенные фонды только одну треть районов обеспечат. Значит, кто-то где-то, видимо, не верит в эту культуру, сомневается. Дело, конечно, неизведанное. И вот же овес. Курганов припомнил свой недавний разговор с облисполкомовцами. По старой памяти они были с ним откровенны.
— Ну хорошо, снимем мы с тебя этот самый овес. А кому передадим?
— Но ведь невыгодно же. Поймите.
— Понимаем, все понимаем, а помочь не можем. План есть план. Он спущен сверху.
Или взять задолженность маломощных колхозов МТС. Ведь если здраво разобраться и прямо, не увертываясь, посмотреть на вещи, — нечем им рассчитываться. Нечем. Вон Беда прикинул — их колхозу, чтобы покрыть долг перед МТС, надо в течение двух лет отдавать весь урожай. Не оставляя даже семян. Значит, что же, так и держать такие колхозы с замороженными счетами, в вечных долгах? К чему это приведет? Какой интерес работать в таком колхозе? Ведь людям надо жить — есть, одеваться, детей растить? Нет, это совершенно ясный вопрос — с безнадежной задолженностью надо что-то делать. У колхозов долги эти как гири на ногах. И еще: почему мы платим колхозу за центнер сдаваемого государству картофеля почти в три раза меньше, чем он обходится? За молоко и масло — в два раза? Почему? Вопросы эти он задавал не только себе, а и в обкоме, в облисполкоме. Заградин ему как-то, осердясь, ответил так:
— Этих «почему» я тебе могу задать еще больше. Нужда законов не знает. Страну кормить надо? Надо. А это, дорогой мой, задача…
К концу дня Курганов вернулся в райком. Сегодня здесь было тихо — слышно, как большие часы в приемной мерно отсчитывали время. Яркий солнечный зайчик, отражаемый большим бронзовым маятником, беспокойно метался по комнате. Удачин и Мякотин были в райкоме. Иван Петрович с легкой обидой проговорил:
— Что же вы нас не предупредили? Мы бы вам показали всю районную столицу.
— Да сначала хотел просто прогуляться, а вышло иначе.
— Ну, как, понравился наш Приозерск?
— Вы знаете, понравился. Большинство домов в порядке, улицы очищены, и даже песочек на тротуарах.
— Старается наш райкомхоз, — довольно улыбнулся Мякотин.
Однако Михаил Сергеевич суховато спросил:
— Иван Петрович, что у нас с топливом? В Доме культуры и в школе хоть тараканов, морозь. Вы разберитесь, в чем там дело, и завтра же мне скажите. И, пожалуйста, следите за этим.
— С подвозом у нас трудновато, но накручу холку кому надо.
Курганов, обращаясь к обоим собеседникам, задал новый вопрос:
— Видимо, с фондами на товары нас подзажали? Уж очень бедно в магазинах.
Удачин ответил:
— С товарами плохо. На днях приезжала ко мне сестра, пошла в магазин. Парень ее у кого-то увидел заводной автомобиль и ну просить — купи! Да. Пошла она. А в магазине говорят: «Все продали». Потом продавщица ей шепчет: одну штуку найду. Сестра-то, дуреха, возмутилась и ушла. А я ей потом сказал: «Чего же ты растерялась? Чай, от переплаченной трешницы мы бы не обедняли».
Курганов удивленно посмотрел на Удачина, помолчал и продолжал:
— Дело не только в отсутствии товаров. Жулье и пьяницы в магазинах чувствуют себя как в раю. Особенно в «Гастрономе».
— Черт его знает. А жена постоянно хвалит этот магазин, — с недоумением проговорил Мякотин.
— Наводите порядок, Иван Петрович. Да и вы поглядывайте, — повернувшись к Удачину, закончил мысль Курганов.
Михаил Сергеевич говорил хмуро, недовольно. На душе была досада. Бывает иногда так, что трудно полностью узнать, раскусить человека. И хорошее есть у него, и плохое… Но вот появляется одна какая-нибудь черточка, деталь, фраза, поступок, пусть мелкий, еле заметный, — а в нем весь человек с его характером, нравами, привычками, взглядами на жизнь. Конечно, по одной такой детали нельзя судить окончательно, тем более делать какие-то выводы, но игнорировать ее тоже нельзя. Вот почему рассказ Удачина о том, как сестра покупала сыну игрушку, никак не выходил у Курганова из головы.