Зина прекрасно понимала, что примирить двух таких разных людей, как Василий и отец, будет трудно. Часто она с болью спрашивала:
— Ну почему тебе не нравится Василий?
— Горлопан это, а не парень. Пустой.
— Ты же не нрав, отец. Разве он плохо работает?
— Работает! Глотку драть он мастер.
Дочь видела, что переспорить отца трудно, и прекращала разговор. Она полагалась на время, но время не помогало. К своему огорчению, Зина видела, что и Василий все больше проникается неприязнью к Степану Кирилловичу.
Зина узнала, что сегодня у них опять была стычка, и вышла на улицу удрученная.
Недавно под нехватку кормов колхоз выбил в районе изрядный куш концентратов. А через две недели от алешинских сараев ушло пять иногородних грузовиков, доверху навьюченных сеном. Крылов, возмущенный, пошел к Корягину.
— Нехорошо получается, Степан Кириллович.
— Ты это о чем?
— Да об истории с кормами и с сеном.
— Ну, помогли тулякам. Что же тут зазорного?
— Как-то неладно все это выглядит. Давайте на правлении разберемся.
— А в чем разбираться-то? Все в ажуре. И соседей выручили, и мы не в накладе. Не о себе ведь пекусь. Хозяйство вести — это, милый, не портками трясти, так в народе-то говорят? Усекай, комсомол, учись, пока я жив.
Но не только об этом был спор у Корягина с Крыловым.
…Несколько лет назад в Алешине был организован пункт «Заготзерна». В закромах колхоза хранилось около тысячи центнеров государственной ржи. И теперь поступило распоряжение начать переброску зерна на элеватор.
Как только начали вывозку, в колхозе пошли разговоры, что хлеб сильно отсырел. Василий Крылов, услышав об этом, вспомнил, что несколько дней назад видел колхозные амбары открытыми. Стояла оттепель, шел мокрый снег с дождем, и Василий удивился тогда — зачем в такую погоду открывать амбары? Теперь он понимал, почему это было сделано.
Василий пошел к крайнему амбару и насыпал полведра ржи. Серовато-коричневые зерна были влажны и покрыты мельчайшими каплями — будто росой.
— В чем дело? — спросил Корягин, увидя Крылова, входящего в правление с ведром.
— Нельзя такое зерно отправлять, Степан Кириллович.
— А что, я за пазухой высушу тысячу-то центнеров?
— Не надо было увлажнять…
— Что ты городишь? Кто его увлажнял?
— Кто приказал открыть амбары в такую слякоть?
Корягин не предполагал, что вся его хитрость, давно задуманная и, казалось, так ловко осуществленная, будет просто и безошибочно раскрыта. А ведь как все было продумано! Верные тридцать — сорок центнеров осталось бы в колхозных амбарах.
Корягин встал из-за стола, подошел к Василию.
— Ну чего ты мечешься? Давай разберемся.
Корягин говорил долго, мягко, рассудительно. Выходило, что никто не хотел увлажнять зерна. Бросил мельком и такую фразу, что ничего плохого не будет, если колхоз, скажем, получит какие-то там отходы. Это ведь сущие крохи. Не себе в карман прочит Корягин это зерно.
Василий понял, что его хотят уговорить, и он суховато повторил:
— Надо проветрить амбары, благо погода сухая. Потом уж вывозить.
— Совсем ошалел, — зло бросил Корягин. — Свои инструкции оставь при себе.
— Степан Кириллович, вы прекрасно понимаете, чем все кончится. И знаете, что надо сделать.
— Ну, а раз я знаю, так и не лезь со своими советами. Молод еще.
— Смотрите. Я вас предупредил.
Вечером Степан Кириллович говорил с дочерью. Разговор вышел крутой, тяжелый и неприятный.
Зина слушала отца и мучительно, лихорадочно думала. Она опять то оправдывала его, то становилась на сторону Василия. Но все чаще и чаще спрашивала себя: «Почему, в самом деле, Василий взъелся на отца? За что его так ненавидит?»
…Зина сидела мрачная, нахмурив брови, обхватив руками колени. Он попытался осторожно привлечь ее к себе, но она отчужденно отодвинулась.
— Я не думала, Василий, что ты… такой. Зачем это тебе? Зачем? Перед кем ты выслуживаешься?
Василий удивленно, ошарашенно спросил:
— Зина, что ты говоришь?
Она порывисто встала и сбежала с крыльца: Поднялся и Василий.
— Провожать не надо.
Василий постоял с минуту, затем вышел за калитку. Зина на ходу быстро завязывала шаль и ни разу не обернулась.
Механически, бездумно он пришел домой и долго бесцельно бродил по комнате.
В голову приходили самые разнообразные мысли. «А может, я не прав? Почему все-таки мы никак не можем договориться с Корягиным? Почему все чаще и чаще стали спорить с Зиной? Может, дело во мне? Может, я что-то не так понимаю?» Василий вдруг отчетливо представил себе, что вот он явился к Корягину и признал свою неправоту. Что последует за этим? «А последует вот что, дорогой товарищ Крылов. Опять в правление будут наведываться какие-то темные личности, опять из Алешина на базар потянутся ночные обозы. Пожалуй, кое-кто будет доволен. Доходы-то обязательно вырастут. И колхозники вновь будут сидеть на собраниях молча, отводя друг от друга глаза, будто связанные круговой порукой». Мысль услужливо рисовала Василию картины его капитуляции. Он представил себе, как сникли бы ребята, как пропал бы их задор. А колхозники! Они здоровались бы с ним, с комитетчиками не так, как сейчас, — кто приветливо, кто сухо, но все с уважением. Нет, встречали бы с обидным, холодным безразличием.