…Совсем поздно, ближе к полуночи, заявился Макар Фомич.
— Добрый вечер, а вернее, добрая ночь, Семеныч. Не помешаю? Чай в этом доме есть?
— Проходи, Макар Фомич! — без особого подъема ответил Николай. — Сейчас чего-нибудь организуем.
— Вот и хорошо. А перед ним, чайком-то, мы изничтожим вот эту заразу. — И Фомич поставил на стол поллитровку. — Закусь, полагаю, какой-нибудь найдется?
— Повода для выпивки не вижу, Фомич.
— Зато я вижу. Доставай снедь.
Когда выпили по лафитнику, Фомич, не любивший темнить, начал разговор сразу.
— Рассказывай, что хотела от тебя эта ведьма?
— Приехала, чтобы сообщить интересную новость.
— Какую же?
— Знаешь, Фомич, даже говорить не хочется.
— Чую, наплела что-то твоя бывшая грымза, а ты поверил. Выбрось все из головы. Верить такой, прости господи, стерве может только круглый дурак вроде тебя.
Николай тяжело вздохнул.
— Еще ничего не скажешь?
— Думаю, изъяснился понятно и ясно.
— Тогда посмотри вот это.
Озеров положил перед ним фотографию. Макар Фомич вооружился очками, долго вертел фото в руках, глядел на него то с одного края, то с другого, и надолго замолчал. Потом мрачновато проговорил:
— Да, история. Поторопился я, пожалуй, с выводами. Извини старика. После такой пилюли я бы и то своей старухе ноги повыдергивал.
Поразмыслив, однако, уточнил:
— И все-таки Нине Семеновне я верю. Бзик, чертовщинка какая-то завелась в ней последнее время, это верно. Этакой задирой стала. И может, она того, поозорничать, подшутить решила, чтобы расшевелить тебя, увальня?.. А может, просто случайно оказались рядом, ну, с этим… Что из этого? Возьми-ка эти соображения в расчет. Иначе, если по-другому думать будешь, — неизвестно, чем кончишь. Я ведь знаю, что она для тебя значит.
— Я старался думать так же, как советуешь. Только что-то не легчает.
— Гони, гони от себя дурные мысли. Нет у тебя причин плохо думать о Нине. Ведь если такие, как она, начнут хвостом крутить, куда мы подадимся?
Озеров вымученно улыбнулся. Фомич же продолжал:
— Но, конечно, когда вернется, слюни не распускай, мужиком будь. Разговор должен быть крутой, без всяких там извините да пожалуйста. Виновата — пусть повинится, не виновата — пусть объяснит. Мало я знаю этого хлыща, Звонова-то, но помню его, когда в районе-то вирши плел. Пустышка был. А теперь видишь как поднялся. Будто на дрожжах. Ну, а бабы, они все падкие на мишуру.
— Что-то ты, Фомич, не в ладу с логикой. То так, то эдак.
— А ты с ней в ладу? Ребус-то не из легких. — И, помолчав, добавил: — Только не бей в колокола, не посмотрев в святцы. Нина Семеновна кривить душой да лгать не будет. Спроси напрямки. И не давайте пищу для пересудов. Деревенская молва, сам знаешь, из мухи слона сделает. Уж на что я увалень по этой части, думаю, святее римского папы, а и то мою старуху сплетни раза два из равновесия выводили. Однажды коромыслом меня отходила, другой раз кипятком чуть не ошпарила. А и грех-то мой весь заключался в том, что захаживал на молокозавод сливок попить. Любил, грешным делом, ими побаловаться. А на заводе Лидка Бекасова из Бугров работала. Ну кто-то и шушукнул, что, мол, Фомич не зря на молокозавод зачастил. Что было — всего и не расскажешь. В общем и целом, отбила у меня моя ведьма весь аппетит к этому напитку. Теперь в рот не беру.
Вообще, скажу тебе по секрету: сдает мой организм, сердце, чувствую, из последних сил топорщится. Недолго, видимо, скрипеть осталось. Так что вы улаживайте свои конфликты побыстрее, чтобы я хоть умереть мог спокойно.
Николай, как ни трудно ему было отойти от своих мыслей, отчитал его:
— Ты, Фомич, брось эти разговоры. А то, ей-богу, на партбюро вопрос поставлю. Всыплем тебе за упаднические настроения.
— Да я готов на любое взыскание, если бы оно прибавило хоть годок-другой. Только чему быть, того не миновать.
Сидели долго, говорили не спеша, с раздумьями, не торопя друг друга. Собравшись уходить, Фомич спросил:
— Когда ее домой-то ждешь?
— Через неделю.
— Ты, Коля, вот что, не мучайся до срока-то. И если что, сразу дай мне знать. Любая беда для одного беда, а на двоих уже полбеды. Ты меня понимаешь? Ну, бывай, пойду.
Озеров, провожая его, растроганно проговорил:
— Спасибо тебе, Фомич. Горе-то не ушло. Боюсь, впереди будет горше. Но на душе действительно как-то потеплее стало. Это ты, старый, отогрел ее.
— Ну, ну, давай не будем создавать культ личности. Бывай здоров, — пробурчал Макар Фомич и поковылял по улице.