Когда машина тронулась, Удачин повернулся к спутницам и шутливо-строго спросил:
— Ну, пассажирки, рассказывайте, кто такие и куда путь держите?
Виктору Викторовичу было под сорок, но цветущее здоровье, подвижная натура, вечные хлопотливые поездки по району сохранили ему моложавый облик.
Нина Родникова ему понравилась сразу. Молодое, чуть подрумяненное смущением лицо, серые мягкие глаза, пышные каштановые волосы. Виктор Викторович оживленно переговаривался с нею, расспрашивая об учебе, о товарищах, о ее планах. Усиленно хвалил район. Он так оживился, что даже старушка, что до сих пор тихо сидела в уголке, и та увлеклась разговором и стала вторить восторженной хвале родным местам. Шофер тоже нет-нет да и вставлял свое слово.
Нина ехала и думала, что ей удивительно везет последнее время. В самом деле, по окончании Тимирязевской академии послали, куда хотелось — в родное Приозерье. Ребята устроили замечательные проводы. Наконец, эта встреча.
Подъехали к Приозерску. Удачин спросил Нину:
— Где вы решили остановиться?
Нина замялась.
— Не знаю, право. Заеду в райзо. А потом до своей Березовки буду добираться.
— Ну, в райзо сейчас никого нет. И в Березовку тоже поздно. Давай, Костя, к Северьяновне. Это наш Дом приезжих, — объяснил он Родниковой.
Щеголеватую «эмку» Удачина знали все, и потому, как только машина подъехала к Дому приезжих, у подъезда их встретила подвижная черноглазая женщина, радушно приглашая зайти обогреться.
— Нет, Северьяновна, спасибо, мы-то к вам по пути. А вот товарища Родникову примите как следует. — И Виктор Викторович подал руку Нине.
Утром в райзо Нине предложили остаться в аппарате. Она отказалась и выпросила назначение в левобережный куст, там был нужен агроном, да и к Березовке было поближе.
Впоследствии Удачин несколько раз приезжал в колхозы куста, всегда находил какие-то вопросы к Нине, подолгу говорил с ней, старался побыть на ее участках.
Втайне от Нины он добился ее перевода в аппарат райзо. Как ни упиралась, как ни просила она оставить ее поближе к живому делу, — ничто не помогло. Пришлось перебираться в Приозерск.
Вскоре после перевода Нины в город Удачин позвонил ей и пригласил в райком. Разговор вышел непринужденный, простой, Виктора Викторовича интересовали данные по пропашным культурам, и Нина подобрала все, что было можно. Потом пошли вместе с другими работниками райкома в клуб — на какой-то вечер. Сам он быстро ушел с него, Нина же, любившая танцевать, осталась. А когда возвращалась домой, Удачин, видимо, случайно встретил ее вновь, и они долго ходили по заснеженным улицам городка.
Виктор Викторович, прощаясь, задержал руку Нины и, вглядываясь в лицо, спросил:
— Заходите, Нина Семеновна, заходите. И мне разрешите иногда звякнуть. Хорошо?
Нине показалось, что говорит он как-то многозначительно.
Придя домой, она долго не могла уснуть. Какое-то смутное чувство тревоги возникло в душе. И причиной его были встречи с Удачиным. В самом деле, почему происходят они? Зачем? Женским инстинктом она чувствовала, что Виктор Викторович неравнодушен к ней. Это было видно по многим еле уловимым деталям — по его минутному смущению при встречах, по повышенной энергичности в ее присутствии. И ей было приятно, что такой человек — видный, авторитетный, которого знал весь район, — как-то меняется от ее взгляда. Но затем радость, уходила, ее отгоняли мысли о семье Виктора Викторовича…
Людмилу Петровну Удачину Нине показали на каком-то собрании в клубе. Скромно одетая, невысокого роста женщина, просто державшаяся с людьми. Нина, когда увидела ее, невольно смутилась, но потом упрекнула себя: «А что мне краснеть и смущаться? Почему?»
В первые месяцы пребывания Нины в Приозерске, когда Удачин звонил и предлагал ей «побродить по улицам», Нина не отказывалась. Она уже успела немного привыкнуть к ласковому, уверенному голосу Виктора Викторовича, к его дружеским советам и заботам. «А что, собственно, особенного? — думала Нина. — Почему бы и не пройтись?» Виктор Викторович вел себя спокойно, дружески. Много спорили, смеялись, обоим было легко.
Но в один из вечеров Виктор Викторович долго говорил о себе, а потом вдруг признался Нине, что она ему самый близкий человек. Говорил взволнованно, горячо, сбивчиво. Чувствовалось, что разговор ему дается не легко.
Потом он обеспокоенно спрашивал, почему она молчит, ничего не отвечает ему, и вновь повторял свою неуверенную, несвязную речь.
Самые противоречивые мысли клубились в голове Нины, смятенные чувства наполняли сердце. «Зачем он это? Почему? Разве я дала повод?» Но затем подумалось по-другому: «А чему ты удивляешься? Ведь ты чувствовала, знала, что так будет, видела приближение этого разговора…»