— А нельзя ли подождать возвращения товарища Заградина? Вопросы-то ведь не простые. Не надо бы так спешить.
Раздались одобрительные возгласы нескольких членов бюро. Многие присутствующие невольно вспомнили, как за день до того, как болезнь свалила Заградина, он собрал членов бюро обкома и рассказал и о своей записке в ЦК, и о разговоре с Никитой Сергеевичем Хрущевым. Предупредил, что, независимо от реакции на записку и на этот разговор, нужно, не откладывая, еще и еще раз разобраться с состоянием дел на вверенных участках, оценить их без всяких скидок и ссылок на объективные условия и выработать предельно ясные планы дальнейших действий наших основных областных звеньев. Недоработок, огрехов и упущений в руководстве селом у нас, к сожалению, более чем достаточно. Наша обязанность и долг принципиально, невзирая ни на лица, ни на авторитеты, вскрыть и проанализировать причины этих упущений и недоработок, предложить, что можно предпринять, чтобы они не повторялись вновь.
Это напутствие Заградина хорошо поняли члены бюро и приняли его близко к сердцу. Каждый из них выкладывался сполна.
Заседание продолжалось еще довольно долго. Прохоров, Овсянников да и некоторые другие члены бюро выразили свое удивление тенденциозностью опубликованных очерков, хотели знать причину столь непонятной спешки с их обсуждением. Почему нельзя подождать возвращения Заградина? Как можно обсуждать такой вопрос без первого секретаря обкома, который в первую голову отвечает за дела в области? Если же Заградина таковым уж не считают, то пусть объяснят, что произошло. Мы знаем только одно, что он в больнице.
Мыловаров молча слушал эти выступления, вопросы, замечания, реплики. Со многими из аргументов он не мог не согласиться. И все-таки настоял на проведении заседания парткома в Приозерье, после чего поспешил закрыть заседание.
Овсянников, вставая, проговорил:
— Я против освобождения Курганова и за такое решение голосовать не буду.
Вслед за ним поднялся Прохоров.
— Я тоже против. Моего голоса под таким решением не будет.
Мыловаров, который был необычайно оживлен и стремился показать, что он сейчас «на хозяйстве», с прищуром посмотрел на обоих и негромко, чуть нравоучительно, проговорил:
— Мы не голоса собираем, а советуемся с членами бюро, как обеспечить правильную политическую реакцию Приозерского парткома на выступление центральной партийной прессы. Я думаю, все мы согласны, что реакция должна быть принципиальной, острой, в духе требований партии об отношении к критике.
Члены бюро расходились из зала мрачные, насупленные, обеспокоенные.
Мыловаров заметил это, и сердце его сжала тревога. Но отступать было уже поздно.
Глава 17
ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО…
По пути в Приозерье Мыловаров размышлял: кого же можно была бы поставить вместо Курганова? Рощин? Крылов? Он отдавал себе полный отчет в том, что партком будет очень трудный. Курганов мне не сват и не брат, нередко мы сталкиваемся с ним лбами. Но люди его знают и уважают. Так что спокойного заседания ждать не приходится.
…Зал заседаний Приозерского производственного управления жужжал, как потревоженный улей. Члены парткома — председатели колхозов, директора совхозов, бригадиры — делились новостями, на ходу решали кое-какие деловые вопросы. Никто не знал точных причин срочного вызова, созыва партийного комитета, и терялись в догадках. Повестку дня объявят на месте — так было сообщено в телефонограмме, но все догадывались, что партком назначен, видимо, по поводу статей в «Земледельце».
Наконец звонок собрал всех в зал.
Курганов был бледен, но спокоен, даже, пожалуй, подчеркнуто спокоен. Открывая заседание, он бесстрастно сообщил о том, что явились все члены партийного комитета, секретари партийных организаций колхозов и совхозов, руководящие работники управления. Кворум полный. Можем начинать…
Вчера вечером Курганову позвонил Прохоров. Он был предельно мрачен:
— Михаил Сергеевич, завтра к тебе приедет Мыловаров проводить заседание партийного комитета по поводу статей в «Земледельце». Так что держись. Посоветовать могу лишь одно: помни, что принципиальная линия — самая верная.
— Да я в курсе. Звонил он мне. Мямлил, жевал язык, но суть-то я понял. А вам спасибо, Василий Ильич, за сочувствие. Линия же, вы правы, должна быть одна — партийная.
— Я не сомневался, что ты думаешь именно так…
— Ну, а как же иначе-то думать? Кресло ведь не такое уж мягкое, о нем жалеть не буду. А вот дело… Дело… От него сердце отрывать надо. Ну да ничего, не впервой.