Мыловаров строго посмотрел на Гаранина.
— Вы что же, подвергаете сомнению действия органов охраны порядка? Защита друзей дело, конечно, благородное, но все же и мера нужна.
— Сомнению это дело подвергаю не только я. По решению суда оно должно расследоваться вновь. Но кто-то очень медленно поспешает. Я понимаю, чужая беда не так жжет, но каково отцу и матери? Я поднял этот вопрос не только как друг Курганова, а как коммунист, как человек, как гражданин, наконец. Что касается нашей дружбы с Кургановым, правда, мы на эту тему с ним даже ни разу не говорили, но я лично считаю Михаила Сергеевича своим лучшим другом и старшим товарищем. И, более того, — горжусь этим. Но дружба наша делу не помеха. Мы работаем слаженно, стараемся делать все возможное. И сообща. А как же иначе? Вот видите, даже сообща и в центральную прессу попали, к консерваторам, приверженцам старого причислены. Следовательно, и отвечать нам надо вместе.
— Но а как же все-таки с севом? — с ухмылкой задал вопрос Мыловаров.
Гаранин в тон ему ответил:
— Не боитесь прослыть сталинистом, цитируя Сталина? Ответ же на ваш вопрос вы уже слышали. Я вот сижу на сегодняшнем нашем заседании и в какие-то моменты не верю, наяву ли все это происходит? Что, собственно, случилось? Бойкий на перо журналист набрал фактов и фактиков, подцепил чьи-то мысли, извратил их и настроил скоропалительные выводы. Я согласен с Морозовым, надо просить соответствующие партийные инстанции разобраться с этими опусами.
Мыловаров постучал карандашом по графину.
— Товарищ Гаранин, а вы не находите, что это уж типичное игнорирование выступления печати, зажим критики?
— Нет, не нахожу. Вы, Владимир Павлович, отвлеклись и плохо выслушали мое выступление. Мы вовсе не хотим рядиться в тогу ни в чем не повинных. Мы знаем, что надо делать и как делать, и, конечно же, учтем те разумные критические замечания, которые идут в наш адрес. Если, конечно, нам дадут это сделать. Что же касается предложения об освобождении Курганова, я повторю, что сказал: предложение это неразумное. Если вы действительно озабочены делами в Приозерской зоне, то дайте нам спокойно работать, поддержите, и мы многое исправим. Мы знаем, что надо изменить, что подтянуть, и мы сделаем это. Но вы помогайте и поддерживайте. Мы уверены, что если вы в обкоме еще раз подумаете, убедитесь, что в смене партийного руководства в Приозерье сейчас нет никакой необходимости.
Выступало еще несколько участников заседания. Говорили по-разному, кто складно, кто сбивчиво и волнуясь. Но смысл разговора был один: неверное предложение вносится, ошибочное.
Стоял на своем и Мыловаров. Настойчиво пытался разъяснить членам парткома их заблуждение, упрекал в политической близорукости, беспринципности, непонимании ситуации и прочих грехах. Но все было тщетно.
Мыловаров сидел предельно недовольный и озабоченный.
Мрачные мысли настойчиво сверлили его мозг: «Что же это такое? Я оказался не в состоянии справиться с этими упрямцами, не понимающими первейших обязанностей коммуниста, не уяснившими, что такое партийная дисциплина? Как это воспримут в Ветлужске, если все так и закончится? Что я объясню Журавленко? Партком, мол, вопрос обсуждал, но менять Курганова не счел нужным? Он же в Москве начнет бить во все колокола. И везде подумают: что же это Мыловаров-то? Поехал и ничего не смог. Нет, эта история так кончиться не должна, и за нее еще поплатятся некоторые, ох как поплатятся…» Эту последнюю мысль он, не стесняясь, высказал вслух:
— Демократия, как известно, не исключает, а предусматривает в партии железную дисциплину. И тот, кто забывает это незыблемое правило, должен понимать, какую ответственность берет на себя. И должен быть готов к ответу. Вот так-то, дорогие товарищи.
Понял, однако, что никакого иного решения приозерцы не примут. Чуть наклонившись к Курганову, он нервно зашептал:
— Ну, что будем делать, Курганов? Гробят они тебя, окончательно гробят! Ведь все это против тебя обернется. Может, скажешь им, что с огнем играют? Не годится так, не приняты у нас в партии такие порядки.
На протяжении всего пленума у Михаила Сергеевича не раз возникала мысль: подняться, объяснить, что не следует парткому лезть на рожон. Он ведь знал, что недостатков в работе не так-то уж и мало и при желании по нему, Курганову, да и по Гаранину тоже, можно сделать любые выводы, и организационные в том числе. Понимал он и то, что тезисы, выдвинутые в статье Звонова об инертности руководства в осуществлении некоторых организационных перестроек, вовсе не случайны. Они, вероятнее всего, явились следствием сигналов с мест, ведь некоторые нововведения не устраивают не только приозерцев да ветлужцев. В ходе заседания он тихо спросил Мыловарова: было ли по поводу статей Звонова заседание бюро обкома? И знает ли о сегодняшнем парткоме Заградин?