— Почему же «троица» так упиралась на следствии? — удивленно проговорил Никодимов. — Боялись, что могут быть заподозрены в убийстве? Дураки, как можно обвинить человека, если он не убивал?
Корнилов чуть удивленно посмотрел на него:
— Но вы же сделали это с Кургановым и Гурьевым. Хотя несостоятельность такого вывода была ясна и из заключения медицинской экспертизы о характере раны, о направлении ножевого удара, из дактилоскопических данных на рукоятке ножа. Обвинения в убийстве Козулин, Зачуваев и Верченый не боялись, так как не убивали. Но понимали, что за злостное хулиганство, за коллективную попытку к изнасилованию легко не отделаются. Потому и держались одной, обговоренной версии, заставили молчать Красникову и Булычеву. Здесь особенно существенна ваша недоработка, товарищи. Только нерадивостью и халатностью можно объяснить, что столько времени не могли найти этих девиц.
Корнилов помолчал малость и спросил:
— Может, есть какие-нибудь вопросы?
Так как все молчали, он скупо, официально сообщил:
— Я оставляю вам копию нового обвинительного заключения по делу. Прошу ознакомиться и, если возникнут замечания, сообщить их мне. И вручаю вам официальное постановление об освобождении из-под стражи Михаила Михайловича Курганова и Виктора Васильевича Гурьева. Место судебного рассмотрения дела определит область. Мы поставим вас в известность.
Никодимов и Грачев провожали Корнилова до дверей. Прощаясь, он проговорил:
— И уж совсем последнее. Я бы на вашем месте сходил к Курганову. Надо бы проинформировать его. Да и извиниться перед человеком не грех. А извиниться вам перед ним есть за что. Работали бы ваши сотрудники добросовестнее, его доброе имя не было бы опорочено.
— Ну, его не так-то легко опорочить, — то ли с сожалением, то ли с радостью проговорил Никодимов.
— И все же советую хотя бы позвонить.
— А вы с ним встречаться не будете? — спросил Никодимов.
— Говоря откровенно, хотелось бы, но совестно. Из-за вас совестно.
Корнилов, придя в гостиницу, задумался. Что-то не было у него уверенности, что приозерские служители Фемиды поспешат успокоить Курганова. И решил позвонить сам. В трубке раздался глуховатый голос Михаила Сергеевича.
— Я вас слушаю.
— Говорит Корнилов, старший советник юстиции областной прокуратуры. Хочу сообщить вам, что мы закончили повторное расследование известного вам дела и завтра отбываем в Ветлужск. — И так как Курганов молчал, Корнилов спросил: — Почему не спрашиваете, к каким выводам мы пришли?
— Если хотите еще обострить мое горе — не стесняйтесь, постараюсь выдержать.
Корнилов поспешно проговорил:
— Вы можете наконец успокоиться, Михаил Сергеевич, ваш сын не виноват, я только что подписал постановление об освобождении его из-под стражи. И Гурьева тоже.
Снова не слыша никакого ответа Курганова, Корнилов спросил:
— Вы меня слышите? Поняли, что я сказал?
— Понял, все понял, товарищ Корнилов. Спасибо вам. От всего сердца.
Положив трубку, Курганов сидел долго, расслабленно опустив плечи, словно сняли с них непосильный, постоянно гнетущий груз. Он достал из кармана платок, вытер повлажневшие вдруг глаза и встал из-за стола. От внезапно нахлынувшей радости не знал, что делать. Надо же поехать обрадовать Елену, подумал он. Что же я, чудак, тяну? Он ринулся к телефону и вызвал машину.
Когда тронулись, Костя спросил:
— Куда, Михаил Сергеевич?
— Домой, Костя, домой. Радость у нас.
— А почему домой? В милицию заедем за Михаилом.
— А ты откуда знаешь?
— Вы, Михаил Сергеевич, просто недооцениваете Бубенцова. А Константин Бубенцов, как оказалось, ко всему прочему обладает еще даром криминалиста. Вот думаю, не сменить ли профессию. А вдруг во мне новый комиссар Мегре проявится?
Курганов удивленно посмотрел на Костю, но никак не отреагировал на его шутку. Он с нетерпением ждал встречи с сыном.
Так закончилось происшествие, случившееся в парке у озера, получила полную ясность история, которая серьезно беспокоила и волновала актив Приозерья, хотя никто почти и не сомневался, что распутывание этой ариадниной нити закончится именно таким результатом.
Глава 20
ПОКОЙ НАМ ТОЛЬКО СНИТСЯ
Кабинет был все тот же. Те же массивные часы в углу кабинета мирно и невозмутимо отсчитывали время, все так же настойчиво зуммерили один за другим разноцветные телефоны, длинный стол, стоявший впритык к столу Заградина, все так же сплошь был занят банками и склянками с образцами семян, альбомами, рулонами чертежей. Вдоль противоположной окнам стены в легких деревянных подставках стояли аккуратно связанные небольшие снопы пшеницы, кукурузы, льна, клевера, еще каких-то злаков.