Попрощались, и Курганов все той же неспешной походкой продолжал свой путь, а Удачин вернулся в дом. Там его уже нетерпеливо ждали старые приятели, чтобы продолжить застольную беседу.
А беседа длилась уже давненько. Вновь по вызову Корягина слетелись в Приозерск старые дружки — Удачин и Пухов. Не было только Звонова.
— Что же это делается, дорогие товарищи? Что происходит? История-то ведь вспять пошла, — плаксиво вопрошал Пухов.
Отвечая на возглас Пухова, Удачин задумчиво проговорил:
— История, Пухыч, вспять не ходит. Повторяться может, но, как говорили мудрые, только в виде фарса. Все идет по законам диалектики. А мы, по-моему, все не туда гребем. Вот и Олег — казалось нам — голова, на всю страну гремел. А с «Ветлужскими зарисовками» обмишурился.
— А вы-то что, Виктор Викторович, то туда, то сюда? Можно подумать, что вы рады тому, что произошло. Подождите, вам еще Курганов вспомнит кое-что. Вы думаете, он забыл ваши шипы да колючки? Память у него хорошая.
— Ну, тише, тише, — вмешался Корягин. — Кажется, мы ссориться начинаем. Ни к чему это. Хозяйка, что у нас там на очереди?
— Спешу, спешу, — напевно ответила тут же появившаяся хозяйка. — Баранина на жару доходит. Сейчас подам, сию минуту.
И вновь продолжалась то мирная, то задиристая беседа. Корягина больше всего занимало выдвижение его зятя — Василия.
— Ну надо же, Ваську-оглоеда секретарем райкома сделать. Ничего себе, нашли кадру.
— А ты зря, между прочим, на него зуб держишь. Парень как парень, не глупее других. Помириться тебе с ним надо, — заметил Удачин.
Корягин взвился:
— Ну, уж извини-подвинься. Не будет этого. Посмотрим еще, как эти вновь испеченные секретари Приозерье будут разваливать. — И, помолчав, с трудом отходя от этих злобящих назойливых мыслей, Корягин со вздохом проговорил:
— А вот насчет Курганова мы действительно промашку дали. Не надо было нам так на мозоли ему наступать. А теперь, того и гляди, покажет свои коготки.
Удачин, к немалому удивлению друзей, проговорил совсем иное:
— А я думаю, зря мы паникуем. Видел я его только что. Нет, не мелочный он человек. Любить ему нас, конечно, не за что, но и прижимать он не будет. Многое из его характера мне не по душе, но мелочности, мстительности я за ним не замечал. К людям он, как правило, объективен и доброжелателен.
— Ох, Виктор Викторович, добрая у вас душа. Как бы нам не обмишуриться еще раз, — глубоко вздохнул Пухов.
Не потому, что добрую душу имел Виктор Викторович, а потому, что опыт имел больший, Курганова знал лучше, чем остальные, потому и оказался более правым в своих предположениях.
Прерванные встречей с Удачиным, размышления Курганова вновь вернулись к прежнему направлению.
Предстояло проведение партийных конференций и сессий местных советов в воссозданных районах. Немало осталось нерешенных вопросов с объединением и областных организаций. И все это надо было делать быстро, срочно, безотлагательно, потому что внимания обкома ждали проблемы более важные и неотложные. В ряде колхозов и совхозов обнаружилась острейшая нехватка кормов, слабо шел ремонт сельхозтехники, застряли с вывозкой удобрений…
Курганов тяжко вздохнул от обилия этих докучливых и остро тревожащих мыслей и проговорил, утешая себя:
— Ладно, завтра будем разбираться, что к чему.
По проторенной лыжниками дороге он взобрался на самый высокий гребень холмов — на Бел-камень и, остановившись недалеко от кромки крутого спуска к Славянке, окинул взглядом открывающуюся его взгляду панораму. Ему вспомнилось посещение Бел-камня в далеком пятьдесят третьем году. После пленума райкома они поехали сюда вместе с Заградиным. В туманной мглистой дымке сумерек горели огни лишь правобережных сел и деревень, вся же округа левобережной части была в полной тьме, лишь редкие и тусклые огоньки проглядывались кое-где. Заградин все допытывался, в чем дело.
А объяснялось это просто. Правобережные колхозы жили землей, старательно поднимались на ноги, села же и деревни, расположенные по левому берегу Славянской поймы, с испокон веков тяготели к отхожим промыслам, хозяйство вели ни шатко ни валко, и артели, расположенные здесь, еле сводили концы с концами.
Так было тогда.
Сейчас же яркие пунктиры электрических огней полыхали то тут, то там по всей равнине, вплоть до далекой, еле виднеющейся на горизонте линии Ракитинских лесов. Эти огни ничего не могли сказать случайному посетителю приозерских холмов, но Курганову они говорили о многом. Да, было трудно и тяжко, да не все, далеко не все удалось сделать за эти годы, но ведь кое-что сделано. Среди этих россыпей огней он без труда угадывал и Березовку, и Бугры, и Алешино, и Абрамово, да и многие другие села. И огни — это не просто электрические фонари на улицах, на токах или фермах, а непреложное и очевидное свидетельство иной жизни этих сел и деревень, неуклонного и все нарастающего подъема их достатка. И вместе с постоянной озабоченностью Михаил Сергеевич ощутил некоторую толику радости. Ведь в любых, больших и малых заботах, коими жили приозерцы эти годы, в их бедах и неудачах, в их малых и больших победах была частица и его труда. И эта причастность к обыденным делам приозерцев наполнила существо Курганова какой-то волнующей неуходящей теплотой, он ощутимо почувствовал свою неразрывную органическую связь с этой мерцающей вечерними огнями приозерской землей, с привольно раскинувшимися по берегам Славянки полями, мирно спящими сейчас под пушистым снежным покровом…