— А у тебя, парень, мыслишка-то и в самом деле с запашком, — заметил Гордей Фомич.
— Еще один фраер на мою голову выискался!
— Я вот тебя за уши, как щенка, оттаскаю за «фраера». Чтоб я больше не слышал от тебя этого грязного слова.
— А если услышишь?
— Тогда пеняй на себя.
— Дело тебе, Ишакин, советуют, — опять вмешался Андреев. — И кончайте шуметь!
Лес как-то вдруг кончился. Впереди весело поблескивал листвой на утреннем солнце молоденький березовый перелесок. Курнышев расположил в нем свою роту и побежал по срочному вызову в штаб батальона. Отсюда отчетливо была слышна редкая ленивая перестрелка.
— Передовая рядом, — сказал почему-то шепотом Гордеев.
— А тебе, папаша, на передовой случалось быть? — спросил с ехидцей Ишакин.
— А вот не приходилось. И что?
— Ничего. Только откуда же тебе тогда знать, что передовая близко?
Гордеев посмотрел на Ишакина с прищуром, пригладил усы и степенно ответил:
— Неужели ты думаешь, что я такой же глупый, как сын твоего отца?
Ишакин даже поперхнулся от такого ответа, а Трусов тоненько засмеялся.
— Брысь! — обидчиво одернул его Ишакин. — Ты тоже на передовой не нюхал пороху, а я в сорок втором под Мценском нагляделся всякого. Я передовой сыт по горло.
И тут грянуло. В первую минуту бойцы просто ошалели. Потому что не слышали и не видели такого за всю войну. Они впервые стали свидетелями подготовки к прорыву фронта противника. На опушке леса и где-то в глубине загрохотали наши орудия, не десяток и даже не сотня, а много сотен. И вмиг ничего не стало слышно, кроме канонады и сплошного тяжелого шелеста снарядов над головами. И там, впереди, за перелеском и еле видными буграми испуганно вздрогнула земля и поднялись к небу густые клубы дыма. Позднее совсем рядом, возле двух сосен, что свечами тянулись в одиночестве среди мелколесья, что-то заскрежетало, да так сильно, что казалось, будто великан над ухом трет одну ребристую железку о другую. Андреев машинально повернулся туда и увидел чудо: огненные стрелы отделялись от земли и стремительно исчезали в стороне противника. А возле тех сосен поднялось облако пыли.
— «Катюши»! — закричал восторженно Трусов. — Братцы, да это же «катюши»!
Но такой гром длился недолго. Потом «катюши» ударили в другом месте, а обычные орудия все били и били, и не было этому конца. Даже странным казалось, что они так долго стреляют, ведь какая масса снарядов им требовалась! А выходило, что орудий было много, а снарядов вообще не счесть сколько.
И так продолжалось долго, больше часа, что даже пехотинцы оглохли, а про артиллеристов, видимо, и говорить нечего. И не успело смолкнуть последнее орудие, только-только прошелестел последний снаряд над головой, еще бойцы не успели освоиться с наступившей вдруг тишиной, как из-за леса на бреющем полете выскочило сначала одно звено штурмовиков, потом еще одно, потом еще, Андреев и со счета сбился. Видно было, как они начали обрабатывать оборону немцев, и гул моторов стоял во всей округе. У немцев то и дело рвались бомбы, слышалась басовитая скороговорка авиационных пушек и треск спаренных пулеметов. Те штурмовики, у которых кончился боезапас, возвращались обратно уже совсем низко, крыльями, на которых отчетливо выделялись звезды, чуть не задевая верхушки сосен.
Андреев с удовлетворением подумал о том, что несладко сегодня фашистам в их окопах и землянках. Хоть глубоко они зарылись в землю, но от такого огня едва ли где спрячешься.
А со стороны немцев не раздалось ни одного орудийного выстрела, не прилетело ни одного снаряда. Как-то странно даже было. Их либо парализовал наш удар, либо они просто боялись высунуться. Ни одного немецкого самолета. Вот времена пришли! В сорок первом, да и в сорок втором немецкие летчики гонялись за одиночными целями. Увидят всадника, всего только одного, и то пикируют на него, стреляют из пулеметов. Хулиганили в воздухе, наслаждаясь своей безнаказанностью. А то налетали хищными стаями на какую-нибудь железнодорожную станцию, выстраивались в круг и ныряли на бомбежку поочередно: один пикирует, другой уже выходит из пике, а третий готовится пырнуть вниз. Пока все бомбы не израсходуют, не улетят. И некому было их как следует пугнуть. Рявкали отдельные зенитки, кто-нибудь ошалело бил из пулемета или из винтовки, а это что слону дробина. Иногда, откуда ни возьмись, падали на головы фашистских бомбардировщиков наши краснозвездные истребители — два или три. И ведь как боялись их немецкие асы! «Юнкерсы» буквально бросались врассыпную, дай бог ноги, хотя наших налетало только двое или трое против целой стаи.