Деньги отдали авансом и Антонина Михайловна, довольная и счастливая, их оставила.
После чего Иван вручил Лизе один из пакетов со словами:
— Подобрал тебе вещей на свой вкус. Я пока избавлюсь от машины. Уверен, что ты мечтаешь о ванне.
Это была правда, Лиза без промедления воплотила мечту в реальность. Вещи, подобранные Иваном… Надо отдать должное, сидели идеально, но это были откровенные кружевные трусики и не менее откровенный бюстгальтер, предельно короткая юбка, едва закрывающая колени, блузка, опять же с намёком на прозрачность. Всё это было на грани вульгарности, на самой грани. Шортики и футболка, помимо того, что оставляли открытыми бёдра почти до самой попы, в целом могли считать приличными на фоне остального.
— Ванная свободна? — Иван, отложив газету, поднялся.
Пока Лиза мылась, он успел вернуться и сесть за газету.
— Да, — кивнула девушка. — Но за выбранные тобой вещи я как минимум должна влепить тебе пощёчину.
Несмотря на смысл слов, голос Лизы остался спокоен, демонстрируя отсутствие намерения воплощать угрозу.
— Я рад, что тебе понравилось, — ухмыльнулся Бобров и скрылся в ванной.
Елизавета закатила глаза и прошла на кухню. В одном из пакетов лежали продукты, и девушка сочла себя обязанной приготовить завтрак. Поздний. А может, и ранний обед. Готовить было неудобно, незнакомая кухня, непривычная посуда, всё непривычное. Но проявлять слабость и наспех жарить яйца Лиза считала ниже своего достоинства.
Когда Иван пришёл на кухню, процесс ещё не был завершён.
— Подождёшь? — спросила девушка.
— Конечно.
Иван открыл окно и сходил за сигаретами. Закурил. Лиза поморщилась.
— Мог бы и потерпеть.
— Мог бы, — согласился мужчина. — Где ты научилась так хорошо говорить по-французски?
Девушка повернулась.
— Это ты так изящно закрыл тему курения?
— Ага, — кивнул Иван.
— А ты знаешь, что от табака бывает рак лёгких? — спросила девушка, возвращаясь к готовке.
Он улыбнулся.
— Это ты так изящно закрыл тему твоего французского?
— Именно так, — согласилась Лиза.
Иван затушил недокуренную сигарету.
— Табак снимает напряжение после использования техник. А касательно рака, от лишней стали в организме умирают куда быстрее.
— Про техники не слышала, — призналась Асафьева.
— Не обязательно табак, любой наркотик, оказывающий расслабляющее действие. Табак — компромисс, просто и доступно.
Лиза сняла сковороду с плиты. Пара минут, и тарелки с макаронами стояли на столе.
— Кушать подано.
— Спасибо.
За едой не разговаривали. Лизе не позволяло воспитание, Иван выглядел задумчивым.
— Спасибо, — повторно поблагодарил мужчина, убирая тарелки. — Сегодня сидим тихо. Мне надо восстановиться.
— Серьёзные раны? — спросила Лиза.
Она не беспокоилась, но некое соучастие испытывала. В конце концов, Иван добровольно рисковал головой, защищая её. А то, что именно он навёл людей на её схрон, так это бы случилось в любом случае, с ним или без него.
Бобров задрал майку почти до горла, показывая оголённый торс. Всё тело покрывали синяки, а в десятке мест остались следы, напоминавшие раны от пуль, но иные. Лиза не секунду растерялась, а затем поморщилась:
— Прикройся. Что бы там ни происходило, я — незамужняя девушка.
Чем вызвала у мужчины лишь ухмылку.
— Ну-ну. Раны здоровью не угрожают, но надо хотя бы дать синякам сойти.
Он поднялся и ушёл в комнату. Лиза налила кофе, встав у окна. Сделав несколько глотков, она вздохнула и тоже отправилась в комнату. Меблировка не дотягивала даже до дешёвой гостиницы, и, придирчиво осмотрев кресло, девушка не решилась в него садиться. Пришлось сесть на скрипучий стул, стоявший у старого стола, прикрытого потрёпанной скатертью.
— Они похожи на раны от пуль, но всё же иные, — отметила она.
Иван лежал на стареньком диване, прикрыв глаза рукой. Слова Лизы он проигнорировал.
— Я три года училась в академии Ла-Рошель. Мой отец ещё в юности подружился с дворянином из тех мест.
Скрипнул диван, когда Иван убрал руки и забрался повыше, полусидя на подушке.
— Там я отработала чистоту произношения. А язык знаю с детства, отец — большой любитель французской литературы, читает исключительно в оригинале.
Иван хмыкнул:
— Надо было изображать немца. Правда, Олберих, знакомый носитель языка, говорил, что мой немецкий звучит так, будто я учился языку в доках Гамбурга.