— Главный вопрос заключается в том, — кивнул Гидеон, — какую форму приняло его безумие. Зачем ему утверждать, что на его голову воздействовали радиацией? И проводили над ним эксперименты.
— Я боюсь, мы имеем дело с классическим симптомом шизофрении, — качнул головой Хаммерсмит.
— Да, но этот человек не был болен шизофренией. И почему он говорил, что домовладелец и его жена были правительственными агентами?
Фордис недоуменно взглянул на Гидеона.
— Но вы же не думаете, что этот чертов домовладелец и его жена действительно были правительственными агентами?
— Нет. Но мне интересно, почему Чолкер говорил об экспериментах, и почему он отрицал, что жил в этой квартире. Все это не имеет никакого смысла.
Фордис покачал головой.
— А вот для меня, боюсь, это обретает смысл. Причем четкий определенный смысл.
— Поясните? — Гидеон вопрошающе поднял брови.
— Попробуйте сами соединить все детали мозаики. Парень работает в Лос-Аламосе. Имеет высший допуск к секретной информации. Проектирует ядерное оружие. Обращается в ислам. Исчезает на пару месяцев. А затем — объявляется в Нью-Йорке.
— И?
— И, судя по всему, выходит, что наш сукин сын присоединился к джихаду! С его помощью они заполучили ядерное оружие! Но они неправильно собрали ядро, как в случаях, которые вы описали, и Чолкер схлопотал на свою задницу чертову дозу облучения.
— Чолкер не был радикалом, — возразил Гидеон. — Он был спокойным человеком. Он обратился в ислам по велению сердца.
Фордис горько рассмеялся.
— Все всегда начинается с тихушников, — пробормотал он.
В фургоне воцарилось молчание. Теперь все внимательно слушали их диалог. Гидеон почувствовал нарастающий ужас: в том, что говорил Фордис, было зерно истины. Чем больше он думал об этом, тем больше убеждался в правильности версии агента. У Чолкера для подобного был подходящий склад личности: он был тем самым боязливым, смущенным человеком, который мог найти свое призвание в джихаде. И вряд ли мог найтись другой способ схлопотать такую дозу гамма-излучения, которая бы заставила его так сильно фонить.
— Нам лучше взглянуть правде в глаза, — мрачно сказал Фордис, когда фургон начал замедлять ход. — Наш худший кошмар сбылся. Исламские террористы заполучили ядерное оружие.
8
Двери фургона открылись в подземном гараже, который больше напоминал космическую станцию. Людей заставили пройти через пластмассовый туннель. Гидеону, который знал, что радиационное облучение, которое они получили, было вторичным и, скорее всего, незначительным, казалось, что все эти декорации — излишество, больше необходимое для исполнения какого-то бюрократического протокола, чем для реальной ситуации.
Людей привели в оснащенную по последнему слову техники зону ожидания: все здесь отдавало хромированными и фарфорово-белыми бликами, повсюду маячили различные приспособления из нержавеющей стали и были расставлены мониторы и дисплеи, подмигивавшие друг другу. Все было новым и, очевидно, никогда раньше не использовалось. Сначала, задержанных разделили по половому признаку, затем все они прошли через дезинфицирующий душ, и, в конце концов, их подвергли тщательному обследованию: заставили сдать кровь на анализ, дали что-то выпить, снабдили чистой одеждой, снова протестировали и, только после всех этих процедур, позволили пройти в следующую зону ожидания.
Это было удивительное подземное сооружение — совершенно новый виток искусства — построенное после 11 сентября для борьбы с последствиями ядерных террористических угроз в городе. Гидеон узнал различные виды оборудования, предназначенного для радиационного контроля и обеззараживания, и сделал вывод, что здесь все оснащено по более передовым технологиям, чем в Лос-Аламосе. Как ни странно, он не был этим удивлен: Нью-Йорк, несомненно, нуждался в подобном дезактивационном центре.
В зону ожидания вошел улыбчивый ученый, одетый в обыкновенный лабораторный халат. Он был первым человеком, с которым у задержанных была возможность поговорить после того, как их погрузили в фургон люди в защитных костюмах. Его сопровождал человек небольшого роста, одетый в темный костюм и от которого буквально веяло командным духом. Гидеон сразу же узнал его: это был Майрон Дарт — бывший заместитель директора Лос-Аламоса, Он занимал этот пост, когда Гидеон впервые пришел в лабораторию. Затем Дарт был переведен из Лос-Аламоса на государственную службу и прослыл человеком компетентным и справедливым. По крайней мере, таковым он казался, хотя Гидеон знал его не слишком хорошо. Тем не менее, его появление явило собой добрый знак: кто, если не Дарт, мог бы справиться с этой чрезвычайной ситуацией?
Первым заговорил улыбчивый ученый.
— Меня зовут доктор Берк, и я рад сообщить вам, что вы все теперь чисты, — он произнес это так, будто все присутствовавшие здесь люди только что прошли важнейший последний экзамен. — С каждым из вас будет проведена индивидуальная консультация, и после этого ваша жизнь пойдет своим чередом.
— Насколько сильным было облучение? — обеспокоенно спросил Хаммерсмит.
— Очень незначительным. Консультант обсудит с каждым из вас индивидуальные рекомендации. Радиационное облучение преступника произошло в другом месте, а не в том доме. Радиация не передается, как грипп, ее нельзя подхватить от кого-то другого.
Теперь вперед вышел Дарт. Сейчас он выглядел старше, чем помнил его Гидеон. Лицо его осунулось и теперь казалось более узким, чем прежде, а плечи устало сутулились. Одет он был, как всегда, безупречно: прекрасно скроенный темно-серый костюм в полоску и лавандовый галстук, придававший этому человеку удивительно модный вид. Он являл собой спокойствие и уверенность.
— Меня зовут доктор Майрон Дарт, и я директор NEST — службы, отвечающей за ликвидацию ядерных угроз. У меня есть одна новость, которую я обязан донести до всех вас, — Дарт заложил руки за спину, а его серые глаза медленно и вдумчиво оглядели группу людей, словно он собирался поговорить с каждым из присутствующих здесь индивидуально. — До сих пор известие о том, что имел место радиологический инцидент, не просочилось наружу. И вы можете представить себе, какая поднимется паника, если это случится. Каждый из вас должен хранить абсолютное молчание о том, что произошло сегодня. Есть только два слова, которые вам нужно выучить наизусть, и выдавать их как ответ по умолчанию: «Без комментариев». И так вы должны отвечать любому и каждому, кто вознамерится вас расспросить — от семьи и друзей до представителей прессы. А они будут спрашивать, — он сделал паузу и вновь оглядел всех. — Каждый из вас перед тем, как вернуться домой, обязан будет подписать договор о неразглашении. Боюсь, пока вы этого не сделаете, вас попросту не выпустят отсюда. За нарушение его условий предусмотрена уголовная и административная ответственность. Мне жаль, но это необходимые меры, которых никак нельзя избежать. Я уверен, вы и так это понимаете.
Никто не произнес в ответ ни слова. Сам Дарт говорил мягко и тихо, но что-то в тоне его голоса давало понять, что никаким шуткам и послаблениям в данной ситуации попросту нет места.
— Прошу прощения, — сказал Дарт, — за неудобства и страх, которые вам пришлось испытать. К счастью для каждого из вас, вы отделались малой кровью. Теперь я передаю вас в руки доктора Берка, он позаботится о вас, как подобает. Доброго дня.
И он откланялся.
Ученый сверился со своим планшетом.
— Так, давайте посмотрим. Будем работать в алфавитном порядке, — сейчас он больше стал напоминать руководителя военного лагеря. — Итак, сержант Адейр и офицер Корли, пожалуйста, пройдемте со мной?
Гидеон оглянулся и осмотрел группу. Член команды спецназа, который поддался панике в фургоне, ушел с ученым, и Гидеону показалось, что в отдалении он слышит его ругань и крики.