Джульет пожала плечами.
— Не он один выглядел в тот день глупо, — возразила она. Выслушав ее, Лэндис не придал версии большого значения. Но Джульет все-таки решила, что над ней стоит поразмыслить. — Прогон был твоим шансом блеснуть. Тебе требовалось блеснуть. А вместо этого…
Она не закончила фразы. Официант заметил, как яростно Джульет молотила воздух ладонями, и кинулся к их столику.
— Все в порядке, леди?
— Мне показалось, мы просили вас принести нам поесть? — деликатно отозвалась Джульет. — Я не ошиблась, Рут, ведь это было сегодня? Что-то около сорока пяти минут назад? Так что извольте, сэр, подайте нам что-нибудь, а то мы очень проголодались.
Официант сострадательно улыбнулся, прибегнув к проверенному средству урезонивания особо чувствительных натур, и пообещал:
— Сию минуту справлюсь на кухне, — таким тоном, словно оказывал посетительницам личное одолжение.
Когда молодой человек унесся прочь, Джульет продолжала:
— И разве ты не говорила, что Викторин сама хотела ставить «Большие надежды»?
Рут наморщила узкий лобик и некоторое время сидела не шевелясь. А Джульет подсчитывала на пальцах:
— Итак, я знаю шестерых, кто общался с Антоном до прогона: Грег Флитвуд, Райдер, Лили, Электра, Викторин и… кого мы забыли? Ах да, Харта Хейдена. Как насчет Харта? Мог он спать с Антоном?
— Допускаю. Хотя, насколько я слышала, он вообще не интересуется сексом.
— Да, он сам мне об этом сообщил. А зависть из-за того, что его не поставили в первый состав?
— Возможно, — с сомнением проговорила хореограф. — Но с тем же успехом Антон мог завидовать Харту, потому что в этом сезоне в «Жизели» Харт — первый Альбрехт, а Антон — только второй. Понимаешь, Джульет, — Рут подалась вперед и заговорила серьезнее, — сложность заключается в том, что все твои подозреваемые — танцовщики. Каждый из них провел многие годы жизни — нет, всю свою жизнь — в борьбе, в страданиях, жертвуя всем ради танца. И каждый терял роли, к которым стремился. Балет — коллективное искусство. Проиграет вся труппа, если «Большие надежды» провалятся.
— Но кто-то ведь это сделал.
— Не обязательно.
— Только не говори мне, что переходишь в лагерь Лэндиса. Ты что, тоже считаешь, что Антон сам принял наркотик? Тогда зачем он растворил его, а не просто проглотил таблетку?
— Не знаю.
— Не могу поверить, что он решил навредить самому себе!
— У него была депрессия, — напомнила Рут.
— Нет, — возразила Джульет. — Его успешно лечили. — Она, сама сопротивляющаяся депрессии, различила в собственном голосе злые нотки и постаралась успокоиться. — Депрессия может быть у Мюррея. И у тебя. Но я знаю всего одного человека, который по крайней мере вел себя так, словно не страдал никакой депрессией. Этот человек — Антон. — Джульет надолго замолчала. — Ты ведь не станешь утверждать, что он специально споткнулся, а до этого подсыпал тальк в канифоль?
— Разумеется, нет.
— Значит, был некто, кто хотел ему навредить.
— Положим. Однако, Джульет… — Рут запнулась. — Только, дорогая, не вцепись мне в горло… на мой взгляд, ты немного настроила себя в пользу версии об убийстве.
— Настроила?
— Ну да… Мюррей Лэндис считает, что это самоубийство. Он уколол твое самолюбие. Ты на него разозлилась, решила, что детектив не прав. И в пику ему стала рассматривать единственную версию: это — убийство.
— Мюррей Лэндис уколол мое самолюбие?
— Только не сердись на меня.
— Сердиться?
— Джульет, я же тебя знаю: если ты начинаешь повторять за мной слова, значит, совершенно вышла из себя. Ты настроила себя, ты обижена, потому что считала, что Мюррей должен был вести себя с тобой по-приятельски. Он всего лишь выполнял свою работу, а ты приняла его поведение на свой личный счет.
Джульет схватила в левую руку вилку и правой стала тереть зубья.
— Тебе не кажется, что я достаточно выросла, чтобы вести себя по-взрослому?
— Если честно, то нет.
— Рут!
— Извини. Я думаю, никто из нас настолько не вырос. Очень больно, когда человек, который тебе нравится и которому ты веришь, не отвечает тем же. Даже если у него такая работа — не доверять. Постарайся посмотреть на дело с точки зрения Мюррея. Встретив тебя, он, наверное, обрадовался. Хотел потрепаться, вспомнить старое, расслабиться и все такое. Ему стоило больших усилий держать дистанцию. Но он был обязан так поступить и сделал это. Так что нечего на него дуться.
— Если уж он так хотел потрепаться, так что же не позвонил после того, как дело закрыли?