— Я доверяю вам, Василий Никитич! — повторял Скромный. — Поэтому я с вами откровенен, предельно откровенен! Томская заметила, что к Сафьянову проявляет активный интерес балерина Молочкова. Начались ссоры, придирки. Однажды я слышал, как Молочкова сказала, что — представьте себе! — с удовольствием накормит солистку толченым стеклом! Ну и Томская, разумеется, не оставалась в долгу! А вы Купаву помните?
— Какую Купаву? — спросил Степанов. Но вдруг вспомнил: — Ах да, это подруга Снегурочки...
— Подруга, подруга! Грушева поет эту подругу. Ну так вот, Томская отбила у Грушевой Байкова! Поехала на гастроли. Так сказать, турне на двоих!.. Ха-ха!.. Он ей, то есть Галине, скоро надоел. Она его бросила. А у Грушевой с ним уже больше не сложилось. И Байков обиделся...
Оказалось, Томская настаивала на преобладании в репертуаре опер, и причем таких опер, где в главных женских партиях блистало бы ее сопрано. И конечно, из-за этого она в последнее время ссорилась с дирекцией. Между тем солистка старела, голос ее слабел, а тут еще и злоупотребление алкоголем! Томская нападала на главного дирижера, уверяя всех, что он нарочно дирижирует так, чтобы все огрехи ее пения были на виду!
То и дело она грызлась со своей теткой, Еленой Ланиной, главным бухгалтером театра. «Разве это деньги? Это же копейки!» — кричала Томская, хотя в театре никому не платили столько, сколько ей!..
Степанов понял, что на самом деле Скромный ненавидит Томскую. Что ж! Значит, и он мог быть замешан в ее внезапном исчезновении. В исчезновении или в убийстве?!
Вдруг оба вздрогнули. Попугай, выпорхнув в очередной раз из клетки, хрипло выкрикнул:
— Томская мертва! Томская мертва!..
Директору с трудом удалось схватить упрямую птицу и водворить назад. Степанов расслышал бормотание Скромного:
— Дура!.. Дура!.. Глупая птица!..
Директор стоял, раскрасневшийся, удерживая клетку с большой птицей обеими руками. Наконец он произнес:
— Я... Я унесу... — Он выставил вперед подбородок, указывая на клетку.
—Конечно, конечно! — поддакнул Степанов. Он был совершенно растерян.
Но когда Скромный покинул кабинет, Степанов пришел в себя и облегченно вздохнул. Вообще-то ему совсем не хотелось, чтобы Скромный присутствовал на допросах.
Вошел Байков. Полноватый блондин, это он пел в «Снегурочке» Леля, партию, предназначенную для женского голоса. Войдя, Байков тотчас посмотрел на свои наручные часы, показывая следователю, что спешит.
— Нет, нет! — говорил Байков. — Я ничего не видел и ничего не знаю. Конечно, Томская и Величаева — великие певицы, но... я ничего не знаю!..
— Я был в тот вечер в Большом, — проговорил Степанов. — Мне показалось, что Галина Томская, уже когда выходили на поклоны, почувствовала себя плохо. Она, кажется, покачнулась, ее подхватили под руки...
— Да, Томская была не в форме, — признал Байков. — Ей и вправду стало нехорошо...
Степанов покраснел. Вот оно что! На самом деле Томская пела плохо! «А нам-то с Машкой представлялось, будто она поет великолепно! Эх, дремучие мы!..»
После Байкова в кабинет вошла Елена Ланина, главный бухгалтер. Она тотчас расплакалась и принялась сморкаться в кружевной платочек:
— Я же в отпуске была... Меня специально вызвали!.. Бедная Галочка!.. Я столько для нее сделала! Это ведь благодаря мне ее взяли в Большой! А она... Если бы вы знали, сколько я от нее вытерпела! Придирки, скандалы!..
— Ну а кто, по-вашему, мог?..
— Кто мог? Да это Настька ее угробила!
— Какая Настька?
— Величаева Анастасия Макаровна! — Елена Ланина поджала губы.
— То есть вы хотите сказать...
— Да, да!.. — Ланина тотчас угадала, о чем желает спросить следователь. — Конечно, теперь все партии Галины перейдут к Величаевой!
Что ж, повод для устранения соперницы вполне достаточный!
— И что, — осторожно начал Степанов, — во всех театрах так, как у вас?
— Ой, не говорите, везде крысятник!
— Но не везде же убивают за роли.
С этим отчаянным утверждением Ланина охотно согласилась. Прощалась она со следователем тепло:
— И если я вам понадоблюсь, не стесняйтесь, вызывайте в любое время.
После главного бухгалтера перед Степановым предстал главный режиссер театра Артемий Ефимович Царедворский. Он при ближайшем рассмотрении оказался суматошным старикашкой. Его седая голова то и дело подергивалась.
Царедворский с опаской поглядывал на Степанова, явно ожидая какого-нибудь коварного вопроса. Но следователь спрашивал о гастролях, об особенностях начисления зарплаты членам труппы. Эти вопросы вовсе не казались главному режиссеру коварными. Он даже разговорился, отвечал охотно и, кажется, откровенно. Однако знал на удивление мало. В особенности когда речь заходила об оплате гастрольных поездок. Впрочем, деньги — ясное дело! — не могли не интересовать его. Он также рассказал, что Молочкова и Томская часто ссорились...