В антракте супруги Степановы прогуливались в фойе. Маша взволнованно рассуждала о постановке.
— Понимаешь, Вася, это совершенно новаторский подход! Вот, например, партию Леля поет мужчина, а ведь это партия для женского голоса! А ты заметил, что Весна, мать Снегурочки, не поет, а танцует?
Степанов хотя и слушал вполуха, но все-таки ответил почти адекватно:
— А что, она не должна танцевать?
Так сказать, вопросом на вопрос!
Маша рассмеялась, весело и совсем не обидно:
— Да, конечно же, она должна петь!
Теперь засмеялся и Степанов. Он взял Машу под руку и слегка прижал к себе. Степановы жили дружно и практически никогда не ссорились.
Василий Никитич едва успел подумать, что никого из знакомых наверняка не встретит, как тут же прямо навстречу ему и Маше двинулась нарядная улыбающаяся пара. Плотный мужчина одет был дорого и безвкусно, в отличие от своей дамы. Идеальную фигуру красотки облегало платье явно парижского происхождения, шею украшало бриллиантовое колье, на вид камни представлялись настоящими. Спутник дамы дружески улыбнулся Степанову, и Василий Никитич тотчас вспомнил его.
Банкир Овчинников, как это частенько случается в наши дни, проходил по делу о крупном финансовом преступлении. Вел это дело как раз приятель Василия Никитича, Андрей Битнев. Вину Овчинникова не доказали, подозреваемые, что называется, легко отделались, но возглавляемый Овчинниковым банк все же лопнул.
Однако теперь банкир выглядел вполне довольным жизнью. Он, казалось, был рад встрече и охотно познакомил Степановых со своей дамой, назвав ее Амалией. Зашел разговор о том, где лучше сидеть в зале Большого. Амалия хихикала и говорила капризным голоском содержанки «нового русского». Гриша Овчинников насмешливо спросил следователя, как быть, если на сцену вдруг выскочат вооруженные до зубов террористы.
— Да, да! «Норд-ост»! — тотчас припомнила темноволосая Амалия.
Степанов нахмурился. Подобные шутки не представлялись ему уместными где бы то ни было! Маша, почувствовав настроение мужа, сжала его локоть. Но тут в теплом воздухе фойе призывно зазвенело. Пора было возвращаться в зал. Обе пары заспешили. Овчинников беззаботно помахал рукой:
— Привет! Привет передавайте Андрею Алексеевичу от безработного банкира!
Во время следующего антракта Степановы уже не встретили банкира и его Амалию. В буфете цены оказались сумасшедшие, но все же Василий Никитич купил жене эклер и чашечку кофе, галантно усадил ее за столик, а сам пустился разглядывать фотографии ведущих певцов и танцовщиков. Портреты были эффектные, отлично отретушированные.
Спектакль подходил к концу, и следователь приободрился. А когда Снегурочка вступила в костер и вдруг словно растаяла, Степанов даже удивился, как это сделалось, что это за оптический фокус такой!
В зале долго не смолкали аплодисменты. Экспериментальной постановке дружно хлопали. Раздались громкие крики: «Бис! Браво!» Зрители не спеша поднимались со своих мест, теснились в проходах. Какие-то молодые люди, одетые вызывающе пестро, вопили, прикладывая ладони ко рту:
— Томская! Том-ска-я!
Несколько пожилых служительниц
визгливо вторили им, обнимая пышные охапки цветов.
Жена Степанова заразилась общим энтузиазмом и тоже отбивала ладони, выкрикивая: «Браво!» Василий Никитич улучил момент и наклонил голову к маленькому уху жены.
— Кто такая Томская? — громко прошептал он.
—Снегурочка! — ответила Маша, почему-то тоже громким шепотом.
Степанов наконец разглядел оперную приму как следует. Ничего особенного. Певица как певица. Полноватая, в аляповатом сарафане, на голове — кокошник, на грудь спускаются искусственные ярко-блондинистые косы, на лице — слишком яркий грим. Он попытался вспомнить, как пела Томская. Кажется, и вправду хорошо!
Тенору Лелю также много аплодировали. Аплодировали и Весне, о скандальных похождениях которой многие в московском «высшем свете» были осведомлены. Хлопали и бархатному баритону Мизгирю. Аплодисменты волнами прокатывались по галерке, балконам, партеру и ложам. Степанов вдруг подумал, что напрасно пожадничал и не купил цветов. Как было бы приятно Маше увидеть кого-нибудь из исполнителей с букетом, который принес в театр ее муж! Когда еще они попадут в Большой!
Зрители медленно покидали зал. Степанов удерживал жену под руку. Напоследок он оглянулся и случайно заметил, как покачнулась на сцене Томская. Мизгирь и Лель подхватили певицу. «Должно быть, устала! — предположил Степанов. — Нелегкая все же это работа: распевать арии почти три часа кряду!»