— Кажется, понимаю.
—Молочкова грозилась отравить Томскую.
— Да ну! Бабьи бредни.
—Бабьи-то бабьи, а Томская исчезла, и Скромный мертв. Да еще и эта Грушева. Тихая такая мышка, а сама умирает от зависти к Молочковой. Кстати, исчезновение Томской многое меняет в театре. И для большинства эти перемены — к лучшему. А теперь в театре развернулась новая интрига: пока не ясно, кто же займет директорское кресло вместо Скромного. Соревнуются как минимум трое: главный режиссер Артемий Ефимович Царедворский, главный дирижер Борис Семенович Грибаков и недавно назначенный председатель Попечительского совета, твой недавний клиент, бывший банкир, Григорий Александрович Овчинников. Да, и он тоже.
— Откуда ты знаешь?
— Сарафанное радио.
— Эх, зря я тогда не посадил Овчинникова, — Андрей Алексеевич усмехнулся.
— А было за что?
— Было.
— Звонок сверху?
Андрей Алексеевич пожал плечами.
— Значит, ты слишком далеко зашел в своем расследовании, и потому тебя и перевели из «экономистов» к нам в «криминал»?
Лицо Андрея Алексеевича побагровело. Он отлично понимал, что имеет в виду Степанов. Сотрудников отдела экономической преступности с легкой руки журналистов прозвали «экономистами». И сейчас Андрей Алексеевич обиделся.
— Слушай, Вася, а ты сам-то как думаешь, жива еще Томская?
— Скорее мертва.
— Ну, и кто убийца? Колись, наконец.
— Наверное, сын или бывший муж.
— Логично. Большинство преступлений совершается на почве бытовухи. Давай, развивай свои подозрения.
— Сыну мать не давала денег, он приобрел в рассрочку дорогую квартиру, полагал, что деньги у матери имеются, злился на нее.
— Откуда тебе все это известно?
— Ну, я же провел несколько допросов. И потом, в вечер исчезновения Томской я и сам был в театре и, когда уже садился в машину, заметил «Ягуар». Потом выяснилось, что это транспортное средство Антона Томского. Я также видел снизу, как в уборной Томской боролись мужчина и женщина. И жена моя это видела.
— Но ты ведь не вмешался.
— Да неохота было ввязываться в семейную разборку.
— Откуда ты мог знать, что это семейная разборка?
— Ну, не муж с женой, так любовники! Все равно не хотелось принимать в этом участие: двое дерутся, третий не приставай.
— А что ты думаешь о Сафьянове?
— Ох, не надо о Сафьянове.
Андрей и Василий рассмеялись.
— И все-таки я тебе, Васька, не верю. Хочешь меня, стреляного воробья, вокруг пальца обвести? Если ты подозреваешь сына и бывшего мужа, почему же до сих пор не допросил их?
— Им высланы повестки. Но Антон так и не явился. А Томского я еще не успел допросить. Все пошло наперекосяк. Меня срочно вызвали в Управление. Кстати, Грушеву и Молочкову я тоже не успел допросить.
— Ой, не верю. Наверняка ты не подозреваешь в смерти Галины Томской ни ее сына, ни бывшего мужа.
— Погоди, Андрей. Пока речь идет все-таки не о смерти, а об исчезновении.
— Но все равно ни бывшего мужа, ни сына Томской ты не подозреваешь. Иначе ты бы уже их по всей Москве с собаками разыскивал.
— Хорошо, признаюсь тебе. У меня есть сведения о том, что в тот вечер в уборной Томской видели нескольких человек, и, значит, версия бытового убийства отпадает. И бывший муж, и сын Томской действовали бы в одиночку. Кроме того, одна из сотрудниц театра якобы видела призрак Томской. Вот. — Степанов показал Андрею Александровичу бумажный листок. Тот пробежал глазами по записке и решительно произнес:
— Ну нет. Это ты к делу не приобщай. Мистика какая-то. Курам на смех.
Степанов поторопился сменить тему разговора.
— На выходные-то куда?
— Как обычно зимой. Подледный лов. — Битнев улыбнулся.
Они еще немного поболтали о том о сем. Степанов окончательно уверился в том, что откровенничать с Битневым не следует. Андрея Алексеевича явно приставили к Степанову специально для того, чтобы вытянуть из Василия Никитича побольше сведений.
Домой Степанов возвращался пешком. Ему вдруг показалось, что за ним кто-то неотступно следует в толпе прохожих. Степанов несколько раз оборачивался, пытался разглядеть преследователя в стеклах витрин, но взгляд его наталкивался лишь на равнодушные лица продрогших пешеходов.