Степанов едва успел переступить порог квартиры, как зазвонил телефон.
— Василий Никитич? — произнес мягкий баритон Сафьянова.
— Да, я.
— Ну, как дела?
— Дела таковы, что закрываем дело об исчезновении Галины Томской.
— Понимаю, понимаю. Всего вам доброго.
В трубке раздались частые гудки. Степанов даже немного загордился. Все-таки не каждый день премьер-министр звонит простому следователю.
Маша предложила ему погулять с Чумариком.
— Нет, не проси. Я умираю от голода.
— У меня все готово, только салат осталось нарезать. Ты пока пройдись немного с песиком, аппетит нагуляешь, а я салат нарежу.
Степанову ничего не оставалось, как согласиться. Он взял Чумарика на поводок и спустился во двор.
У детской площадки следователя кое-кто поджидал. Это оказался Книгин, помощник отоларинголога Грубера. Парень прятал лицо в поднятом вороте зимней куртки, как будто хотел скрыться от каких-то неведомых врагов.
Степанов спустил собачку с поводка и приблизился к молодому медику.
— Здравствуйте, — приветствовал тот следователя. — Вот, жду вас наудачу. Очень хочу побеседовать.
— Да, да, хорошо. Я и сам искал вас в поликлинике, но не застал.
— Я был, но ушел.
— Вы хотите сообщить мне нечто важное?
Книгин молчал, словно собираясь с силами.
Он отступил под дерево. Степанов невольно последовал за ним.
— Все началось с Грубера, — тихо начал Книгин.
— А не с неисправного ларингоскопа?
— Так вы уже все знаете? — Книгин вздрогнул.
— Я опытный следователь и умею придавать значение мелочам.
— Так вы знаете, что этот наконечник повредил связки певице Величаевой?
— И пришлось срочно проводить операцию? Трахеотомию, да?
Книгин испуганно замахал руками:
— Слава богу, до этого не дошло. Я все время толковал Борису Вениаминовичу, что необходимо обновить оборудование. А он еще и меня ругал, когда что-нибудь ломалось.
— Понимаю.
— Ну вот. Борис Вениаминович вытащил наконечник ларингоскопа щипцами и нечаянно повредил правую связку. Вы поняли, да? — Книгин уставился на следователя.
— Это было плановое обследование?
— Нет, Величаева обратилась по поводу легкого ларингита.
— Когда?
— Утром, в тот самый день. Ну, в тот день, когда это случилось, когда Томская пропала.
— В тот же день, — задумчиво проговорил Степанов, поглядывая на весело перебегающего с места на место Чумарика. — Как вы думаете, это случайное совпадение?
Налетевший ветер взвил снежок, легкими хлопьями разлетевшийся по двору. Книгин придвинулся к следователю и горячо зашептал.
— Я совсем случайно знаю... — Ветер заглушал его слова.
— Вы видели, как Томская заплатила Груберу?
— Да.
— Чтобы он повредил связки Вели-чаевой?
Книгин смущенно молчал, но это молчание говорило Степанову больше, чем самые откровенные признания.
— И что же потом? Величаева сильно пострадала?
— К счастью, нет. Но у нее сделался истерический спазм. Хотя, возможно, Томская и Грубер на это и рассчитывали. Видите ли, для певца голос — самое важное в жизни. Голос — рабочий инструмент. Каждый певец бережет голос как зеницу ока. Особенно в нашем театре, ведь у нас никогда не поют под фонограмму. Во время вечерних спектаклей отоларинголог специально дежурит в поликлинике на случай непредвиденных обстоятельств. В результате неисправности ларингоскопа возникла очень выгодная для Томской ситуация, то есть травма была совсем не опасной, и в то же время Величаева вследствие своего истерического спазма не могла петь, ей казалось, что она потеряла голос.
— И долго может продлиться такое состояние?
— До тех пор, пока она не возьмет себя в руки.
— Значит, если бы Томская не смогла в тот вечер петь, Величаева не сумела бы ее подменить?
— Выходит, что так.
— Значит, Томская осталась единственной и неповторимой?
— Да, никто не мог заменить ее.
— Значит, она могла сорвать спектакль?
— И не один. Да и гастроли могли не состояться. Но кто думает о театре в таких случаях?!
— Странно. Получается, что, в сущности, ни Величаевой, ни Томской не было выгодно то, что произошло. А кому же это могло быть выгодно? Кто мог бы все-таки петь ведущие партии, если бы вышли из строя обе — и Томская, и Величаева?
По двору проехала машина. В свете фар Степанов заметил напряженное лицо Книгина.
— Кто? Пожалуй, Ирина Грушева.
Степанов мгновенно припомнил Грушеву. «Вот она, серенькая мышка!» — молнией промелькнуло в мозгу. Подбежал Чумарик, затявкал жалобно. Должно быть, замерз. Степанов взял собачку на руки.