— Точно, мой. Видите, панелька надколота? Я еще хотел поменять.
— Ты ошибаешься, Антон, — сказала Молочкова. — Это мой телефон. Я дала Ире поиграть.
— Позвони с него на любой другой телефон, высветится мой номер, — настаивал Антон.
— Позвони, — Сафьянов кивнул Молочковой и вынул свой мобильник.
Молочкова набрала номер, но сразу же воскликнула раздраженно:
— Ничего не получается. Батарейка села.
— Но как же Ира только что играла? — спросила Сафьянов.
— Вот когда я играла, тогда батарейка и села, — Грушева быстро посмотрела на подругу.
— Подключите телефон к зарядному устройству и позвоните, — настаивал Антон.
— У меня нет с собой зарядного устройства, — парировала Молочкова.
— Но можно ведь воспользоваться зарядным устройством телефона Михал Михалыча, у него точно такой же мобильник, — упрямился Антон.
Премьер замялся, затем сказал решительно:
— Экспериментировать будем в следующий раз. Теперь я тороплюсь в посольство. — Он нажал на кнопку в стене. Дверь отворилась, вошел охранник. — Проводи, Игорь.
Теперь Антон должен был уйти. Другого выхода не было. Антон шагал нарочно медленно и успел расслышать капризный голос Молочковой:
— Хочу еще пирожных, — она разыгрывала маленькую девочку.
— Ты их получишь, если откажешься от своих штучек.
— Что ты имеешь в виду, Миша?
— Ты сама прекрасно понимаешь, дорогая.
— Хорошо, папочка.
Почему-то Антон догадался, что Сафьянов никуда сейчас не поедет, а просто-напросто усядется вместе с Молочковой и Грушевой за столик в кухне.
Сцена двадцатая
Степанов посмотрел на мертвое лицо.
— Нет, это не Антон. Я обознался.
— Галлюцинации от усталости на работе, — неуклюже пошутил Битнев, который уже успел доложить о случившемся по мобильному Даниилу Евгеньевичу.
Николай, стоявший рядом с отцом, тоже всмотрелся в лицо погибшего. Оно было искажено предсмертными судорогами.
— Но это же Юрка, Юрка! — внезапно вскрикнул Коля.
— Какой еще Юрка? — раздраженно спросил Андрей Алексеевич.
— Товарищ моего сына, сокурсник, — ответил Степанов, побледнев.
Николай сбивчиво говорил, глотая слезы:
— Он за мной в театр увязался. На спор. Из чисто спортивного интереса. Пройду, мол, без билета и усядусь на любое свободное место. Вот и прошел.
Тут Степанов заметил в ложе круглый столик, на котором стояла бутылка минеральной воды, а рядом — тарелка с пирожными. Один из эклеров был надкушен.
— Что это? — спросил Степанов.
В ложу вбежали дрожащие женщины, администраторша и билетерша, та самая, которая якобы видела привидение.
— Это для Михаила Михайловича, — бормотала администраторша, — мы всегда ставим. Он любит эклеры и миндальные.
— Значит, Сафьянов должен был сидеть в этой ложе? — Степанов строго посмотрел на растерянную администраторшу.
— Да, но он не приехал. Может быть, позвать буфетчицу, которая пирожные отпускала?
Андрей Алексеевич наклонился низко к пирожным, едва не уткнувшись в тарелку носом:
— Эге! Миндалем пахнет. Похоже на синильную кислоту.
Степанов, отвернувшись, рассматривал зал и сцену. Оперное действо продолжалось. Он заметил Овчинникова и его Амалию, потом — довольную Машу. Никто в зале не подозревал о происшедшей трагедии. Никто не обращал внимания на директорскую ложу. Грушева пела партию Купавы.
Внезапно в ложу вошел Царедворский. Он уже обо всем знал.
— Надо немедленно убрать труп, — принялся распоряжаться он. — Это просто какой-то рок!
— Нет, ничего нельзя трогать до приезда следственной бригады, — осадил его Битнев.
Царедворский закивал, растерянно и покорно.
— Эх, Юрка, Юрка, — вздыхал Степанов. И, повернувшись к сыну, проговорил нравоучительно: — Никогда не бери того, что тебе не положено.
Спектакль так и не был прерван. В директорской ложе задернули занавески. Прибывшие криминалисты пробрались в ложу осторожно и передвигались пригнувшись. Нежная музыка Римского-Корсакова звучала раздражающе.
Публика так ничего и не заметила до самого окончания спектакля. Раздались финальные аплодисменты. Величаеву многократно вызывали. Степанову показалось, что она имеет больший успех, нежели Томская в прошлое его посещение Большого. Аплодировали и Молочковой и Грушевой. Последнюю принимали как восходящую звезду. Из мужчин-певцов больше всего аплодисментов снискал Тимошенков — Мизгирь.
Занавес пополз, закрывая от зрителей сцену. Некоторое время они еще продолжали хлопать. Степанов заметил растерянную Машу, озиравшуюся в поисках мужа и сына. Двинулся к выходу и Овчинников в сопровождении своей Амалии, ее платье продолжало вызывать неподдельный интерес у женщин. Степанов вышел из ложи в коридор и столкнулся нос к носу с Мизгирем — Тимошенковым. Степанов загородил вход в ложу.