— Вчера я как раз был в Большом.
— Так вы — любитель оперы? — Директор оживился.
Степанов, в свою очередь, смутился и даже почувствовал, что краснеет:
— Да нет, не то чтоб очень!..
Звякнули ключи, раздался щелчок.
распахнулась дверца сейфа. Скромный протянул следователю два билета:
— Прошу!
Степанов отнекивался, но Скромный настаивал. Пришлось согласиться.
— Мы же теперь с вами вместе работаем! — глаза директора сверкнули за стеклами очков почти радостно.
«Ну и пусть! — подумал Степанов. — В конце концов, дают — бери! А Машке пока ничего не скажу. Будет ей сюрприз!»
— Так вы, Венцеслав Аркадьевич, полагаете, что Тимошенков ошибся?
— Простите, но в состоянии алкогольного опьянения...
— На сцене он не показался мне пьяным.
— Да ведь он тридцать лет на сцене! Поднаторел! Он будет совершенно пьян, а вы, неискушенный зритель, ничего не заметите!
— Но он настаивает, что произошло убийство!
Директор всплеснул руками:
— Какое убийство! Не было никакого убийства! Да, в сущности, ничего и не случилось! Да, Галина вчера не вернулась домой из театра. И что с того?! Артистка! Женщина, наконец!
Степанов начал прощаться. Они спустились в дребезжащем лифте. Внизу к следователю кинулся Мизгирь — Тимошенков. Не освещенный светом рампы, он оказался довольно-таки пожилым, но рослым и недурно сложенным господином.
— Вот! — заговорил Тимошенков, тыча
листом бумаги прямое грудь Степанову. — Я письменно подтверждаю: произошло убийство!..
Тимошенков и Скромный испепеляли друг друга взглядами, полными ненависти.
— Я видел, видел!.. — возбужденно повторял Тимошенков.
Речь шла все о том же: шум борьбы, разбитое окно на четвертом этаже. Но Тимошенков заявлял, будто видел, как двое неизвестных уносили тело!..
— Послушайте, Тимошенков! — вмешался директор. — Вы же были пьяны! Какие глупости вы говорите! Нам на гастроли, а вы чушь несете, отвлекаете занятых людей!
Как было во время представления, конечно, неизвестно, но теперь-то Тимошенков вовсе не казался пьяным!
Василий Никитич напряженно размышлял. Итак, Тимошенков видел и не вмешался! Но ведь и сам Степанов не поспешил наверх! Да и кто бы рискнул вмешаться? Представьте себе полутемный коридор, в ожидании ремонта в Большом проблемы с электричеством, и двое неизвестных что-то такое уносят, и это что-то такое — наверняка труп! Но почему-то Степанов чувствовал: Мизгирь сказал ему не все, что знал! И почему Тимошенков тотчас же не забил тревогу? Почему ждал до утра?
Уборная примы Галины Томской уже была тщательно осмотрена. Степанову бросились в глаза старинное круглое зеркало и старинное же кресло. От обоих предметов так и веяло подлинностью. Вдруг в это самое зеркало смотрелась... Василий Никитич никак не мог сообразить, какая же знаменитость могла смотреться в это зеркало!.. Айседора Дункан? Но она, кажется, не выступала в Большом!.. Нет, в такое зеркало должна была смотреться не балерина, а певица! Но никаких певиц, кроме Аллы Пугачевой, Степанов припомнить не мог!.. «Любопытно, тщеславна ли Томская? — подумал он. — И разве артистка, солистка, может прожить без тщеславия?!»
Уборная была совершенно застужена. Степанов поежился в пиджаке. Да, да, разбитое окно.
Обнаружились и явные улики, следы совершившегося здесь преступления. В углу, у самой ножки стула, прядка окровавленных темных волос. На столике перед зеркалом небрежно брошен белокурый парик Снегурочки. Дальше — больше! Пятна крови обнаружились и на полу. Кстати, впоследствии анализ подтвердил: кровь на волосах и кровь на полу должна принадлежать одному и тому же человеку!
Послышались странные жалобные звуки. Все находившиеся в уборной невольно вздрогнули. Но это оказалась всего лишь декоративная собачка, сиротливо дрожащий пекинес. Степанов подхватил песика на руки.
— Это Чумарик, — грустно заметил Скромный.
На Чумарика никто не претендовал. Следователь ласково поглаживал его.
— А возьму-ка я тебя с собой! — проговорил Степанов.
Никто не возразил.
Василий Никитич с собачкой на руках и провожавший его Скромный приостановились у выхода. Чумарик слабо тявкнул.
«Все-то ты знаешь, да вот не скажешь!» — Степанов усмехнулся.
Мимо прошагала странная пара: бледнолицый юноша в дорогом пальто и красавица в шляпке с вуалеткой, кисти ее длинных рук прятались в изящных кожаных перчатках. Скромный поспешил ответить на невысказанный вопрос, легко читавшийся в глазах следователя: