Наконец позвонил Даниил Евгеньевич собственной персоной.
— Как дела? — Голос был веселый. Значит, встреча с Сафьяновым прошла удачно. Ну и слава богу. Степанов вздохнул с облегчением. Это было для него важнее, чем ликвидация террористов. Степанов с улыбкой бросил Битневу ключи от джипа:
— Держи. Будешь хранителем взрывчатки.
— Да почему же я?
— Ты же раненый, больше ни на что не годишься.
Генерал ФСБ порекомендовал вести машину осторожно. Пресса так и не появилась, и это обстоятельство радовало Степанова и всех остальных.
А Даниил Евгеньевич и Сафьянов решили все-таки сделать смерть певицы Томской достоянием общественности. Теперь уже не было смысла скрывать ее кончину. Степанову и Битневу велено было разработать следующую версию: известная вокалистка Галина Томская после вечернего спектакля внезапно почувствовала себя плохо. Тотчас вызвали «неотложку». В «Склифе» поставили роковой диагноз: нарушение мозгового кровообращения. Врачи долго боролись за ее жизнь, но Томская все же скончалась от инсульта. Степанов и Битнев, да и Даниил Евгеньевич были совершенно уверены в том, что врачи их не подведут и все тайны сохранят. За молчание Грубера и Книгина также можно было ручаться. Тимошенков свое заявление забрал. Видеокассеты были так обработаны, что ни о чем уже свидетельствовать не могли. Правда, оставался еще известный только Степанову микро-план, но веским доказательством эти кадры служить не могли, скорее лишь слабой путеводной нитью. О привидении вообще речи не было. Антон не объявлялся, его и не искали. Юпитер был уверен, что сын Томской все-таки появится на ее похоронах. Большой театр с честью прошел испытания. Газе- ты скорбели о безвременной кончине солистки.
Вскоре состоялось официальное прощание с Томской. Гроб был установлен в ритуальном зале ЦКБ, где обычно проходили траурные VIР-церемонии. Труп привезли из больницы. Почти никто, кроме нескольких заинтересованных лиц, не знал, что какое-то время известная певица числилась Людмилой Федоровной Петровой. Лицо умершей было тщательно загримировано, щеки задрапированы шарфом. После официального прощания толпа переместилась на Ваганьковское кладбище. Все было как обычно: речи, венки. Царедворский перечислял заслуги певицы, говорил о ее роли в современной российской культуре. В толпе шептались, злорадно припоминая, что при жизни примадонна не жаловала Царедворского, относилась к нему насмешливо, а порою даже и грубо. Говорили, что Томская намеревалась попросту выжить из Большого Скромного и Царедворского.
Сафьянов сказал о доброжелательности певицы, о ее щедрости и бескорыстии. Его выступление также сопровождалось шушуканьем, судачили о его возможной отставке.
Величаева непрерывно вытирала глаза уголком носового платка. Тимошенков тоже плакал, и, кажется, искренне. Что же касается Байкова, Грушевой и Молочковой, то они, конечно, притворялись огорченными. Грубер и Книгин застыли с постными лицами.
Грибанов молчал. Бухгалтер Елена Ланина рыдала, причитала, бросалась на гроб. Виталик был совершенно пьян, подошел было к гробу, но пошатнулся, махнул рукой и пропал в толпе. Антон не появлялся.
К Степанову подошел Овчинников под руку с неразлучной Амалией.
— Завидую, — начал бывший банкир, — завидую Галине Николаевне. Меня-то уж ни за какие деньги не похоронят ни на Ваганьковском, ни на Новодевичьем.
— Кто знает, может, еще и заслужите, — загадочно отвечал следователь.
— Где там! — Овчинников махнул беспечно рукой. Затем, подхватив под руку свою Амалию, направился к гробу.
Степанов также принялся пробираться в толпе, протискиваться поближе. Вдруг что-то словно бы ударило Василия Никитича в грудь, прямо в сердце. Он почувствовал, что среди притворного горя находится чье-то искреннее отчаяние. Следователь оглянулся и увидел Антона, едва сдерживающего рыдания. Юпитер придерживал друга за локоть и казался растерянным. Антон остановился у гроба и замер, не отрывая отчаянного взгляда от лица мертвой.
— Вы... вы никогда не любили, — повторял он сквозь слезы. — Вы всегда врали, вы и сейчас врете, врете! А я... я... Я — такой же, как мама, я умею любить и ненавидеть. — Он наклонился к мертвой матери и хотел поцеловать покойницу в лоб, но внезапно резко отшатнулся. Впрочем, никто не обратил внимания на замешательство молодого человека.
Гроб понесли. Ланина и Виталик взяли Антона под руки. Овчинников и Степанов снова оказались рядом.
— Ну вот, теперь Антон — богач, — произнес бывший банкир с неуместной игривостью.
— И что, много ему достанется? — спросил следователь хмуро, досадуя на себя за то, что уподобляется Овчинникову.