Сцена двадцать пятая
Степанов и Битнев кинулись к шевелящемуся занавесу. Но их ждало разочарование. Перед ними оказалась всего лишь птица, попугай покойного Скромного. Крупная птица, вяло подпрыгивая, направилась к центру сцены.
— Ну вот, а я уж подумал: нечистая сила. — Битнев вздохнул с облегчением.
— Томская — дура! — заорал попугай. И как это только удавалось ему!
Вдруг откуда ни возьмись выскочила билетерша и ловко схватила говорящую птицу. Логично было предположить, что женщина скрывалась где-то поблизости, но Битнев и Степанов заметили ее только что. Билетерша гладила попугая по голове, приговаривая ласковые словечки. Он вертелся в ее руках, поблескивал глазками, топорщил разноцветные перышки.
— Вот, — билетерша обратилась к Битневу и Степанову. — Птица покойного Скромного. Царедворскому она оказалась не ко двору. Я и взяла попугая себе. А вы, должно быть, устали. Здесь есть помещение, где можно отдохнуть, выпить чая. Пойдемте, я напою вас. А мне не хочется домой после смерти мужа. — На глаза ее навернулись слезы.
Битнев и Степанов переглянулись.
— Что ж, пойдемте, — решился Битнев.
Они последовали за пожилой женщиной.
На плече ее удобно устроился попугай. Это шествие, пожалуй, представляло собой забавное зрелище.
— Я думаю, сегодня нас оставили здесь вовсе не для того, чтобы мы подкарауливали призрак Томской, — шепнул Битнев Степанову.
— Да, должно быть, у Сафьянова свои планы, — согласился тот.
Билетерша, как будто услышав их диалог, внезапно оглянулась и произнесла:
— Она сегодня не придет.
Было ясно, что речь идет о привидении, то есть о человеке, который это привидение изображает.
В помещении, куда их привела билетерша, было довольно уютно. На столе пыхтел электрический самовар, одну стену занимал пузатый старомодный комод.
Степанову и Битневу одновременно пришла в голову мысль, что самовар пыхтит не случайно. Кого-то ждали к чаю. Их?
Билетерша усадила попугая в клетку на комоде. Теперь прямо над его пестрой головкой располагались на стене фотографии артистов Большого. Птица задремала. Женщина указала на фотографии:
— Это муж любит смотреть.
«В этой комнатке и нашли оружие», — подумал Степанов.
Женщина заваривала чай.
— Вы любите чаевничать? — спросила она светски. — Я... Мы с Алешей любили... — Она говорила о своем покойном муже, охраннике.
Степанов пристально посмотрел на нее и вдруг удивился. И как это они с Битневым не заметили сразу. А ведь было на что посмотреть. Ногти у женщины были длинные, выкрашенные ярко-красным, но кое-где облупившимся лаком. На голове криво сидел светло-каштановый парик. Лицо также было обильно, почти кричаще накрашено. Ну и ну, безутешная вдова!
Помещение было тесным, втроем они еле уместились за столом.
— А ведь и мы с мужем когда-то были артистами, — заговорила билетерша. — Я даже Лемешева видела.
Степанов не отличил бы Лемешева от Шаляпина, но на всякий случай сделал вид, будто все понимает.
— Вы танцевали в кордебалете? — спросил Василий Никитич, чувствуя себя серьезным театроведом.
Оказалось, что он попал в самую точку. Пожилая дама начала говорить о своей любви к театру, о том, как трудно жить без привычной театральной атмосферы:
— Мы были готовы работать здесь кем угодно, билетершей — так билетершей, охранником — так охранником.
— Ну, охранник — должность опасная, — проронил Битнев.
— Да вот, так оказалось, — она вынула из кармана носовой платок и вытерла глаза.
Степанову показалось, что в коридоре раздались чьи-то шаги.
— Кто там ходит в коридоре? — спросил он непринужденно, однако на самом деле насторожился.
Битнев поставил на стол недопитую пиалу.
— Некому здесь ходить, — заметила билетерша.
Степанов выглянул в коридор, но никого не заметил. Но ведь действительно расслышал шаги, да и чья-то тень, кажется, мелькнула и даже, кажется, отразилась в зеркале, стоящем на комоде. Степанов вернулся за стол.
— Ну что? — спросил Битнев.
— Ничего нет, — ответил Василий Никитич.
Они снова принялись за чай.
Битнев заметил опять же на комоде проржавевший рыболовный крючок. Заядлый рыболов, Андрей Алексеевич взял крючок и принялся ощупывать и вертеть, пытаясь угадать, для ловли какой рыбы крючок предназначен.
— Мой муж с Сахалина эту штуку привез, — сказала билетерша.
— И для какой же это рыбы?
— Не помню. Кажется, для тунца. А хотите посмотреть катакомбы? — вдруг оживилась она.
— У вас тут катакомбы есть? — удивился Битнев.