— А вот здесь покойный охранник произносит «волки позорные» или «волки поганые». Это не вас, в частности, касается?
Беседующие разом оглянулись на шум, который производили подъезжающие машины. Окруженные телохранителями, к центральному подъезду направлялись, весело переговариваясь, Сафьянов и Молочкова. Овчинников отвернулся от занятного зрелища.
— Что тут у вас еще есть, на этой пленке? — спросил он Степанова, стараясь говорить непринужденно.
— А что бы вы еще хотели услышать?
— Но то, что вы дали мне послушать, — форменная чепуха и ничем мне не угрожает. Какой-то бессвязный бред психически ненормального человека. Этак и я возьму диктофон и наговорю черт знает что.
Между колоннами мелькнула красная курточка Амалии. Ее стройную шейку украшало рыжее боа, но вообще-то она выглядела скромнее обычного. Мужчины прекратили разговор.
— Мы идем, Гриша? — спросила Амалия.
— Послушайте, Григорий Александрович, если сегодня «Снегурочка» идет в последний раз, я хотел бы послушать. Вы проведете меня?
— Конечно, — благосклонно пообещал Овчинников.
Он посадил следователя в первый ряд. «Все ближе и ближе к сцене», — подумал Степанов. В середине партера он уже сидел раньше. А теперь мог видеть все происходящее на сцене, а также правительственную ложу. Зато весь зал оказался за его спиной.
В правительственной ложе расположился Сафьянов. Казалось, он внимательно слушал музыку и пение. Премьер весело улыбался, хотя Степанов не замечал никаких поводов для веселья. Окружение премьера оживленно комментировало происходящее на сцене. Кажется, они смеялись над Величаевой. Ей много аплодировали, но Сафьянов лишь раза два лениво хлопнул в ладоши. Над Молочковой, кажется, тоже вдоволь посмеялись, хотя следователь опять же не замечал ничего смешного. Но Сафьянов что-то проговорил, и все в ложе покатились со смеху. Поведение Сафьянова и его окружения можно было бы счесть неприличным, если бы расположение ложи и боковой занавес не скрывали их от большинства зрителей, а музыка не заглушала бы слова. Сафьянову принесли блюдо с пирожными. Он предложил попробовать одному из охранников. Тот неловко отломил кусочек эклера. То и дело звонил мобильник премьера, и тому приходилось выходить из ложи, потому что слышимость была неважная.
Степанов заметил, что клакеры особенно усердствуют, когда появляется Молочкова, остальным исполнителям доставалось куда меньше хлопков и криков «браво!». Амалия и Овчинников сидели прямые, напряженные, будто аршин проглотили. Степанов вдруг подумал, что и эта пара совсем не разбирается в классической музыке. Кажется, реакция собравшихся в ложе интересовала Овчинникова и его подругу куда больше, чем спектакль.
Во время третьего действия в правительственную ложу вошли Царедворский и новый директор Смирнов. Степанов припомнил, что в вечер покушения на Томскую директор тоже вошел в ложу. Да, да, кажется, так и было. Только тогда директором был Скромный.
Величаева запела. И внезапно Степанов резко вздрогнул. Ближе к заднику стояла женщина в костюме Снегурочки, таком же, как у Величаевой. Он не понял, что такого странного в ее лице. Кажется, оно было закрыто маской. Или нет? Ее глаза лихорадочно окидывали зал. На кого же она смотрела? На Степанова? На Овчинникова? В ложу? Но вот она, кажется, нашла взглядом того, кого так старательно искала, и теперь не сводила с него глаз.
Степанов невольно обернулся. Он хотел увидеть человека, который стал объектом пристального внимания второй Снегурочки. Но и саму ее нельзя было упускать из виду. Степанов полагал, что заметит в зале Грубера, Книгина или Юпитера, но их не было. Значит, вторая Снегурочка искала взглядом не кого-то из них. Но надо было внимательно следить за ней. Вот она чуть выдвинулась вперед. Она хочет, чтобы ее заметили? Артисты пели спиной к ней, публика сосредоточилась на солистах. Кто же мог разглядывать задник? Только такой профан в оперном искусстве, как Степанов. Чего же эта ряженая добивалась?
Приближался финал спектакля. Снегурочка должна была войти в костер и раствориться в искусственном пламени. Музыка была прекрасна. Она, казалось, пела о людской несправедливости, о несовершенстве мира. Зал замер. Величаева приближалась к костру. Степанов не сводил глаз со второй Снегурочки, которая сверлила Величаеву ненавидящим взглядом. Вдруг он заметил, что и Сафьянов уставился на «привидение». Степанов встал и, пригнувшись, направился к выходу. Овчинников и Амалия посмотрели на него с недоумением и тут вдруг тоже заметили вторую Снегурочку. Если она хотела, чтобы ее увидели именно те зрители, которые прямо или косвенно были связаны со всеми несчастьями и переменами, обрушившимися на Большой театр, то ей это удалось. Теперь вторую Снегурочку видели уже многие, но никто не мог понять, что сие явление может означать.