Итак, надо драться! Что же выбрать - шпагу или пистолет? Оскорбленной стороной он, разумеется, считал себя. Со шпагой меньше риска, но, выбрав пистолет, он скорее вынудит противника отказаться от дуэли. Дуэль на шпагах редко имеет смертельный исход: взаимная осторожность всегда мешает противникам приблизиться друг к другу настолько, чтобы острие могло проникнуть глубоко. Избрав пистолет, он подвергает свою жизнь серьезному риску, зато может случиться, что он с честью выйдет из положения без всякой дуэли.
Он произнес:
- Надо быть твердым. Он струсит.
При звуке собственного голоса он вздрогнул и оглянулся. Несомненно, у него разыгрались нервы. Выпив еще стакан воды, он разделся и лег спать.
Очутившись в постели, он тотчас погасил свечу и закрыл глаза.
Он думал:
"Делами я могу заниматься весь завтрашний день. А сейчас надо поспать, чтобы успокоиться".
Под одеялом было очень тепло, но он никак не мог уснуть. То и дело он менял положение: минут пять лежал на спине, потом поворачивался на левый бок, потом ложился на правый.
Его все еще мучила жажда. Он встал, выпил воды. И вдруг встревожился:
"Неужели я трушу?"
Почему его сердце начинало яростно колотиться при каждом знакомом звуке, раздававшемся в спальне? Когда часы собирались бить, он вскакивал уже при слабом скрипе пружины и несколько секунд ловил ртом воздух, потому что у него перехватывало дыхание.
Он начал обсуждать сам с собой такую мысль:
"Возможно ли, чтобы я трусил?"
Нет, конечно, он не трусит, поскольку он решился идти до конца, поскольку у него есть определенное, твердое намерение драться, не отступать. Однако он чувствовал в душе такое глубокое смятение, что задал себе вопрос:
"А может человек трусить вопреки самому себе?"
И сомнение, беспокойство, страх овладели им. А что если сила, более могучая, чем его воля, властная, непреодолимая сила покорит его? Да, что случится тогда? Разумеется, он пойдет к барьеру, раз он так решил. Но если он задрожит? Или потеряет сознание? И он начал думать о своем положении, о своей репутации, о своем имени.
Вдруг у него явилось странное желание встать и посмотреться в зеркало. Он снова зажег свечу. Он с трудом узнал свое лицо, отразившееся в гладкой поверхности стекла, как будто никогда до сих пор не видел себя. Глаза показались ему огромными, и он был бледен; да, он был бледен, очень бледен.
Он долго стоял перед зеркалом. Высунул язык, точно желая проверить состояние своего здоровья, и вдруг, словно пуля, его пронзила мысль: "Быть может, послезавтра в этот час я буду мертв".
И его сердце снова бешено забилось.
"Быть может, послезавтра в этот час я буду мертв. Вот этот человек - я вижу его в зеркале, это я - и этого человека скоро не будет. Как! Я здесь, я смотрю на себя, я чувствую, что живу, а через двадцать четыре часа буду лежать на кровати, мертвый, с закрытыми глазами, холодный, бездыханный, покончив всякие счеты с жизнью?"
Он повернулся к своему ложу и отчетливо увидел себя распростертым на той самой постели, с которой только что встал. Он лежал на спине, у него были впалые щеки мертвеца и бледные, восковые, навсегда застывшие руки.
Тут он почувствовал страх перед своей кроватью и, чтобы не видеть ее, перешел в курительную комнату. Машинально он взял сигару, закурил и начал шагать взад и вперед. Его знобило; он подошел к звонку, чтобы позвать лакея, поднял руку к шнуру и вдруг остановился:
"Этот человек заметит, что я боюсь".
И он не позвонил, он сам растопил камин. Его руки, касаясь предметов, слегка дрожали нервной дрожью. В голове у него мутилось; тревожные мысли путались, ускользали, причиняли боль. Какой-то угар дурманил голову, словно он напился пьяным.
И он беспрестанно спрашивал себя:
"Что мне делать? Что со мной будет?"
Дрожа, как в лихорадке, он встал, подошел к окну и раздвинул занавески.
Занималось утро, летнее утро. Розовое небо окрашивало в розовый цвет город, крыши, стены. Широкий поток света - первая ласка восходящего солнца - заливал весь проснувшийся мир, и вместе с этим светом радостная, внезапная, грубая надежда охватила сердце виконта. Да что с ним! С ума он сошел? С какой стати терзаться страхом, когда ничего еще не решено, когда его секунданты еще не виделись с секундантами этого Жоржа Ламиля, когда неизвестно даже, состоится ли дуэль?
Он умылся, оделся и твердым шагом вышел на улицу.
***
Дорогой он думал:
"Надо быть решительным, очень решительным. Надо доказать, что я не боюсь".
Секунданты, маркиз и полковник, предоставили себя в его распоряжение и, крепко пожав ему руку, начали обсуждать условия.
Полковник спросил:
- Вы хотите, чтобы дуэль была серьезной? Виконт ответил:
- Вполне серьезной. Маркиз тоже задал вопрос: