Я быстро забыла цвет волос родителей, обожала чужих людей, которые меня посылали.
Может быть, все они были очень хорошие, ничуть не хуже полярников или дровосеков.
Я по ночам писала стихи, в темных углах ставила свечки, чтобы не бояться, что из темноты высунется волосатая рука, однажды спрятала под кроватью бобра, который не хотел вылезать обратно.
Меня отсылали обратно в различные департаменты и говорили, что я слишком общительная до неприличия.
Содержатели приюта меня хвалили и говорили, что я должна меньше нравиться посторонним.
Они пытались меня пристроить в департамент рыбной промышленности, старались три года, пока мне не исполнилось восемь лет.
Но я уже стала слишком взрослая и при этом очень красивая.
В одной политической партии, куда я попала, как математик, решили, что я чересчур красивая для математика и заставили носить длинный белый парик из синтетического волокна.
От парика воняло ацетоном, и я постоянно чихала, отчего мой нос распух и стал красный, как томат, корнями уходящий в мозг.
А когда я вернулась в приют, то меня намазали лосьоном для роста волос.
Маленькая девочка превратилась в обезьяну и радовала всех густой шерстью.
У людей не было причин отказывать мне в моих просьбах, и никто не хотел меня вернуть в приют.
Волосы на теле постепенно выпали, и я приобрела прежний блеск и лоск.
Иногда меня невежливо осматривали с ног до головы и лгали, что им не по средствам содержать капризную красавицу, или они улетают на Луну, или глава семьи потерял совесть, поэтому его не подпускают к детям.
Но чаще всего говорили много, непонятно и за это время продавали вещи, которые я получала в приюте по линии благотворительности.
Я никогда не угадывала, что меня вечером выгонят из очередного департамента.
По выражению ли, по щелканью зубов, по тихим вздохам за моей спиной я читала, кто и сколько украл у Государства, и понимала, что меня снова обожают.
Ничего я не придумывала, а все делали за меня.
Когда я видела всеобщее восхищение мной, у меня теплело в животе.
Иногда мне подкидывали подарки, и я всегда готова была их получать.
Кто-то при этом шептал мне слова на ухо, и я становилась похожа на страуса с вытянутой шеей или на куклу, которая не приживается в мире других игрушек - все это в качестве приза за то, что я по своей красоте, уму и обаянию прошла все отборочные туры.
По крайней мере, мне так хотелось думать...
Я так и не привыкла, что меня любили, а я оставалась одинокая, как сейчас в госпитале на необитаемом острове.
Хотя разве можно привыкнуть к тому, что остров необитаемый, если здесь живут пациенты и врачи.
Сейчас, через годы, когда я поворачиваю голову и вижу прошлое, я понимаю, что каждый раз, когда мне дарили подарки, у дарителей сердца разрывались от горя.
И они начинали бояться меня с самого начала, как только увидели, потому что красивых все боятся.
Знали, что меня из приюта пришлют в следующий раз, и так оно и случалось - на радость или на беду.
Может ли ожидать от простых чиновников иной реакции на красоту девочки?
Когда мне исполнилось восемь лет, меня отдали на патронажное воспитание, как обычно поступают с одарёнными детьми, которых все хотят усыновить, но боятся.
Чаще всего это происходило потому, что красивой девочке нет места среди чиновников, которые не знают математики.
Мои родители помнили, что у них есть дочь, но стеснялись своего поступка, потому что продали меня.
В идеале это выглядит фантастически ужасно, считается, чтобы вроде бы исчезла из этого мира, но на самом деле ты живешь в приличной богатой семье, и не работаешь в департаменте военных разработок, и среди тех, кто подобным образом заботится о красивых девушках, встречаются очень хорошие люди, но бывают и бессовестные.
Одни дают деньги, работают на приемных детей, как рабы, надрываются на самой грязной и тяжелой работе вместе со своими детьми, закармливают тортами и обращаются, как с лучшими детьми на Земле.
И я придумала, как избавлять приемных родителей от обязанности служить мне.
Я стала настолько добропорядочной, что все казались на моем фоне чертями и поэтому сразу отправляли меня обратно.
В приюте я ничем не отличалась от других фотомоделей, поэтому чувствовала себя легко и раскрепощенно.
За восемь лет я сменила тринадцать департаментов и сто тридцать семей.
Меня называли мастером языка, полиглотом.
Мне аплодировали, мне махали флагами и платками.
Не помню, чего было больше: плохого или хорошего.
В приюте я причиняла всем хлопоты, потому что красивая девочка не имеет право быть умной и доброй: прогуливала школу, избегала любой работы, что мне поручали наставники, и с преподавателями была невежлива.
А в шестнадцать лет меня вытолкали из приюта, захлопнули дверь и даже не открыли, несмотря на мои слезы и проклятия.