– Может быть, Охснер солгал.
– Все равно непонятно. Зачем Охснеру рассказывать нам об опекунском счете, если он использовал его для покрытия своих убытков? Охснер не из тех, кто может случайно проговориться. Он в таких делах собаку съел.
– Тогда как вы сами это объясните?
– Французы сказали бы: «Шерше ля фам» – ищите женщину. А американцы: «Ищите деньги».
– И что же?
– Если ищешь мотив преступления, всегда следует попытаться представить, кому это выгодно. – Его глаза расширились. – Имея на счете столько денег, за которыми никто не приглядывает…
– Кто-то все-таки приглядывал. Например, Охснер. Ваш отец.
– И посмотри, чем они закончили! – Руди встал. – Поэтому я и хочу увидеть счет. Это единственный способ узнать, что же произошло в действительности. – Он похлопал по вытертому кожаному портфелю. – Теперь, когда я собрал все необходимые документы, ничто и никто не сможет помешать мне выяснить правду.
Алекс видела, как Руди прошел во вращающиеся двери банка «Гельвеция» и передал служащему банка свои документы. После нескольких минут переговоров служащий протянул ему несколько листков. Руди внимательно их просмотрел, потом что-то сказал. Банковский служащий несколько раз отрицательно покачал головой.
Тогда Руди повернулся и вышел из банка. Молча прошел мимо Алекс. Затем не спеша перешел на другую сторону улицы, остановился перед магазином Луи Виттона и стал ждать.
Алекс подошла к нему.
– Что вы делаете? – удивилась она.
– Смотри, чтобы никто не видел, что мы разговариваем, – прошептал Руди.
– К чему такая секретность?
– Ничего не говори. Поймешь, когда увидишь.
Руди положил документы на карниз витрины магазина и пошел прочь. Алекс взяла их и стала читать. Вверху первой страницы стоял красный логотип цюрихского банка «Гельвеция» со словом «Kontoauszug» («Выписка о состоянии счета»). Ниже голубым – «Счет в долларах США».
Она заглянула в конец страницы: Общая сумма: $ 12104,65. Двенадцать тысяч сто четыре доллара шестьдесят пять центов. На следующей странице – баланс в евро. Ненамного больше. Она пролистала другие страницы – всего семнадцать, сложила суммы в других валютах: японских йенах, гонконгских и канадских долларах. В целом приблизительно на тридцать две тысячи четыреста долларов США.
А они-то думали, что на счету лежат миллионы! Это была какая-то бессмыслица. Она оторвала взгляд от бумаг и увидела, как Руди нырнул в приоткрытую дверь дальше по улице. Алекс поспешила за ним.
«Ерунда какая-то!» – подумала она. С чего бы это Охснер поднимал такой шум о том, как удачно они с отцом Руди вели операции со вкладом, если все время они крали с него деньги? С чего бы это Охснеру хвалиться экспоненциальным ростом и удорожанием активов, если тут не замешаны огромные деньги?
Она вошла во двор и увидела, как голова Руди мелькнула за большим чугунным фонтаном и исчезла в проеме двери на противоположном конце двора.
Она вышла за ним на улицу и нагнала его, когда он шел по мосту рядом с «Аистами». Уже на середине моста, почти дойдя до каменного здания криминальной полиции, Руди обернулся к Алекс и сказал:
– Это было идеальное преступление.
– Что вы имеете в виду? – удивилась Алекс.
– Идеальное преступление. Преступление, о совершении которого никто даже и не догадывается. – Он жестом указал на скамейку, предлагая присесть. На ту самую, на которой они сидели раньше. – Только подумай: деньги лежат себе на счете и ждут одного: когда кто-нибудь заявит на них свои права.
– И что же? – не поняла Алекс.
– После смерти отца Охснер остался единственным человеком, которому было известно про этот счет.
– Не считая тех, кто его открыл.
– А они, скорее всего, умерли. – Руди вглядывался в воды реки. – Так же, как и Охснер. – Он повернулся к Алекс. – Охснер покончил с собой, когда понял, что идеальное преступление вот-вот будет раскрыто. Это очевидно. Именно он все годы воровал со счета деньги.
Алекс покачала головой.
– Я так не думаю. Когда мы обедали с ним на прошлой неделе, Охснер и бровью не повел, узнав, что вы знаете о счете.
– Это потому, что он понял: игра закончена. Неужели не понятно? Охснер воспользовался деньгами со счета, чтобы покрыть убытки в 1987-м, а потом убил моего отца, когда тот узнал, что происходит. А когда Охснер почувствовал, что мы вот-вот раскроем его махинации, у него осталось два выхода: убить нас или спрыгнуть с моста. Он выбрал самый простой выход.