Однажды она приехала очень поздно, была расстроена, потому что поссорилась со своим мужчиной, в отчаянии бросилась мне на шею и расплакалась. Я постаралась успокоить Нильде, но мои слова производили странный эффект, каждое слово звучало, будто удар хлыста, и она заливалась слезами ещё больше. «Он говорил мне, что бросит свою невесту, страшную, очкастую и прыщавую, но очень богатую, а на самом деле я узнала, что в воскресенье он женится, — навзрыд рассказывала Нильде. — Я никогда не хожу в церковь, но сегодня, не знаю, какая сила подтолкнула меня, я хотела исповедаться, потому что чувствовала свою вину перед прыщавой дурнушкой, чувствовала на себе грех. И будто удар саблей пронзил меня прямо в сердце, когда я вошла в церковь и стала читать объявления о предстоящих свадебных торжествах, вывешенные у входа. Он… он женится на этой прыщавой очкастой мымре! Я тут же ему позвонила и сухо спросила: «Почему?» Его ответ был острый, ледяной: «Ты хорошая, но у неё есть деньги, если хочешь, мы сможем остаться любовниками». Как же меня угораздило влюбиться в такого мерзкого типа! А что ждёт эту несчастную прыщавую дурочку, на которой он женится?»
Нильде плакала, а я гладила её по волосам цвета красного дерева. И в этот момент вошла Валентина. Её глаза были как два горящих уголька, как лампадки в часовенках на улочках Неаполя, и эти два огонька хотели сжечь меня заживо. Я сразу отпрянула от Нильде, но было уже слишком поздно. Валентина потеряла контроль над собой. «Вон! — закричала она. — Пошла вон из этой камеры и не смей сюда возвращаться!» Нильде искала объяснений, не понимая, что происходит, но Валентина была безжалостна и грубо вытолкала её, потом пошла к начальнику тюрьмы, вернулась, не сказав ни слова, сделала мне укол, вонзив иголку в мягкое место, будто шпагу.
Мы не разговаривали несколько дней. Однажды утром Валентина, не в силах больше мучиться, пришла в камеру вся в слезах, и призналась мне в любви, а также в патологической болезни под названием… ревность. В очередной раз слёзы Валентины заставили меня уступить, сдаться. Но сколько же слёз видела эта камера: слёз Нильде, Валентины, и даже надзирательницы, а в особенности моих собственных слёз, которые переполнили моё сердце настолько, что оно чуть не задохнулось, утонув в море абсолютного одиночества. Одиночества в этом заключении, в этих четырёх стенах, одиночества от разлуки с моей любимой, чьё имя Пекинеса. Только одна Пекинеса давала мне силы и поддержку.
Ужасные ошибки Валентины
После ухода Нильде Мачедония стала очень холодно относиться ко мне, перестала откровенничать со мной, как это обычно бывает между влюблёнными. Тогда я предложила вместе заняться одним деликатным делом: ходить по камерам к заключённым и разговаривать о проблемах, о болезнях и потребностях этих женщин. В общем, стать кем-то вроде социальных работников. Поначалу Мачедония сомневалась, даже испытывала неприязнь к другим зечкам, обвиняя их в своей вынужденной изоляции, но потом всё-таки согласилась, и после обеда мы вместе стали совершать обход. Должна сказать, что Мачедонии, несмотря на её необразованность, удавалось достучаться до сердец людей и узнавать много интересных историй. Мы решили написать книгу об условиях содержания женщин в тюрьмах, а также некоторые истории, рассказанные самими заключёнными. Одной из таких историй я хотела бы поделиться, это история Лауры, девушки, которая так сильно хотела стать матерью, что оказалась в тюрьме.