— Он восстанавливается! – заорал Эдвин, – Я чувствую, как Девятая слабеет!
— Снимайте щит, – рыкнул Авель, поднимая светящийся алым топор. По ногам у него бежали струи крови, – Третий раз я такой удар не повторю!
— Через угольную сталь не пробиться, – на облаке дыма спустился Базиль, который тяжело дышал. От непонятных болей он корчил такие гримасы, что было видно сквозь маску, – Этот материал практически неразрушим.
— Еще как пробиться, – спокойно ответил Ранф.
И по сей день я благодарен судьбе, что он стоял вполоборота ко мне. Это позволило мне увидеть все.
Увидеть, как вермиалист использует обратное волшебство.
Ранф засветился изнутри. Хламида из мрака пропала, и его тело прикрывала только броня из оставшихся особей-защитников. Он светился так сильно, что мне стало больно, а Базиль и вовсе с громким воплем упал на пол, прикрывая свои глаза на стебельках. Уже спустя миг я не видел Ранфа – видел только скелет в броне, а его плоть заменил собой яркий свет. Теней в зале не осталось.
Светоносный Ранф вытянул руку, и ослепительно яркий луч пронзил собой кокон, в который спрятался поверженный музой Освальд. В ту же секунду мы услышали оглушительный многоголосый вопль, будто бы принадлежавший десятку людей, которые подвергаются страшным, неописуемым мучениям. И я совру, если скажу, что это не было как музыка.
Еще мгновение, и свет погас, а дымящийся Ранф опустился на колени. А в трех метрах от него стоял обожженный, вопящий на высокой ноте Освальд. С него пропал доспех, пропало все, а сам он мог только выть. Зацепило даже Каменную Орхидею – противоестественный цвето-артефакт склонился к земле, будто страдая от жары, и только пошедшее пузырями бледное мясо указывало на масштаб повреждений.
С коротким хеканьем Авель пустил в ход волну. Только завершив безупречный, красивейший удар, он позволил себе рухнуть на залитый мрамором пол.
Набирающая силы разноцветная волна пролетела через весь зал и вонзилась в Освальда. По помещению вновь вспыхнул свет, в этот раз алый. А когда он рассеялся, все было почти кончено.
Каменная Орхидея была перерублена напополам, и вершина уродливого цветка рухнула на пол, а стебель накрыл собой изувеченное, буквально распадающееся на части тело Освальда. Он него самого осталась лишь голова и косо срубленные плечи, а все остальное лежало поодаль. Самое парадоксальное, что он все еще жил – голова двигала шеей и корчила бессмысленные гримасы.
Голова с шеей и обрубком плечей почти не кровоточила, а линия среза пузырилась и словно бы разлагалась. С каждой прошедшей секундой от Освальда оставалось все меньше и меньше.
Ансельм хотел было шагнуть к нему, но его схватил за плечо и остановил поднявшийся Ранф. Тяжело двигая ноги, он сам двинулся к обрубку Освальда, а дойдя, снова упал перед ним на колени. Он заглянул в глаза жалкому остатку, что крутил глазами и шевелил губами, как безумец. Потом Ранф нашарил рядом валявшийся камень, оставшийся от обрушенного потолка, и несколько раз с силой опустил его на голову Освальда.
Камень проломил череп, и по всему залу эхом разнесся хруст сломанной кости. Все мы затаили дыхание, глядя на остатки бессмертного червивого. Секунда, две, три, десять, тридцать – а он не воскресал.
Спустя минуту так и не ожившая голова, а с ней и остатки тела разлились по полу бурой жижей, причем настолько зловонной, что меня чуть не вырвало. А вот Лиру с ее кошачьим обонянием – да.
— Джаспер? – тихо обратился ко мне Ранф.
Я собрал последние остатки сил, выскреб все резервы, залез в долги и почти что взял микрокредит у своего тела, но сумел твердо подняться на ноги.
— Да, лидер? – только и смог ответить я.
— Сможешь сжечь то, что от него осталось?
Я прислушался к своим ощущениям.
— Да.
— Тогда сожги. Битва окончена.
И Ранф неловко завалился набок, потеряв сознание.
Эпилог. Двенадцать лет спустя
Посвистывая, я возвращался домой.
Встав с утра, я большую часть дня занимался делами нашего магазинчика. Прибрался, приготовил небольшую партию заживляющей мази, флаконов на тридцать, расфасовал ее и отдал приказания нашему консультанту, Адаццо. Да, мы разрослись до двух филиалов, и за кассой нам с Лирой стоять уже было не с руки. А вот варить сами зелья – вот это было нам обоим по душе.