Беседка как беседка – ничего особенного, если не считать светящихся по ночам шариков-духов. Лира иногда любит пошиковать. Сад тоже был почти ничем не примечателен – пара апельсиновых деревьев, молодой лимончик и несколько груш. В углу сада скромно притулился куст шиповника. Его ягоды были на вкус как манго – Пчелиния все же завершила ту самую безумную идею, вот только не озолотилась. До сих пор этот факт служил поводом для дружеских подшучиваний.
Дом встретил меня запахом лимонного пирога и какими-то голосами в гостиной. Я по привычке почти неслышно зашел и устало сгрузил пакет прямо в прихожей, совсем немного жалея о совершенном променаде. Разувшись, я зачем-то подкрался к гостиной. Наверное, решил выгулять и Кота.
В гостиной раздавался голос Ранфа:
— Битва тогда была тяжелой. Самой тяжелой из тех, в коих я бывал. Да и потом, конечно, ничего не закончилось. Многие из Тысячи отказались сдаваться, и вот тогда я понял, как же иногда хорошо работать с Черведавами. А про мою драку с главой Черведавов я рассказывал? Я ведь тогда ему хорошо задал, даже самому лечить пришлось…
— Ты уже рассказывал, – раздался мальчишеский голос. Ясно, опять старый байки травит по пятому кругу. – Расскажи про ту битву. Чем хоть все кончилось?
— Кончилось все очень скомканно. Ты, конечно, хотел бы услышать, как мы все в меди с плащами вышли и перед дворцом огласили бы победу, но нет. Это тебе не рыцарский роман. Мы были все страшно изранены, и не дай Духи тебе такое увидеть. Тогда нам крупно помог дракон Бравии, который… Ну, некоторые раны он исцелил, а некоторые оставил. По-разному там было, у всех по-разному. У меня вон, нога плохо гнется теперь. У дяди Саула, помнишь такого? Ну хорошо, так вот, у него железная нога именно оттуда. Ну, не то чтобы оттуда, поставили ее потом, но ногу он там потерял. Видал шрамы Эдвина?
— Ага. Жуть!
— Большая их часть тоже оттуда. Ну, шрамы моннади Афины остались, а вот с лица исчезли. Счастлива была девочка, ты себе не представляешь. Артуро, муж ее, ослеп, так зрение и не восстановили, пришлось ставить специальный протез, с духом внутри. Дед твой, Ансельм, целее всех вышел, мамы разве что твоей не считая. Что с Клинками стало, не знаем. Они через неделю просто все куда-то ушли, никто не знает, куда.
— А папа что?
— Он тогда перенапрягся. У него даже предел Амадея понизился, хоть и не сильно. Разменял волшебную силу на победу. И ранен он тоже был. По секрету тебе скажу, только меня не сдавай, ладно?
— Ладно!
— У него правая ладонь и несколько пальцев ничего не чувствуют. Двигать может, но они у него как деревянные. Такое бывает, если нервы задеть.
Да, это правда. Та битва оставила на нас всех следы на память. А еще старый врет, не так уж и слабо у меня упал предел Амадея. Пережег я себе тогда уйму мелких мощепроводов, теперь волшебствую мощно, но недолго. Боевой путь для меня с той поры был почти закрыт, и в целом не то чтобы жалею. Алхимия поинтереснее будет.
— Ясно. А были, ну… Умершие?
Ранф немного помолчал.
— Были. Половину моего отряда тогда схоронил. Всех старых, испытанных людей. Сердца из стали, настоящие бойцы. Мне их до сих пор не хватает. Помни их!
— Мама меня водила к мемориалу Павших. Видел, впечатлился, – еще бы не впечатлился, десятиметровая стела с огромным памятником, где были и Яблоко, и наемники, и черведавы, – Слушай, а правда, что дядя Эдвин в тот же день сделал предложение тете Пчелинии?
— Ну да, – усмехнулся Ранф, – Выводим мы его, всего в крови, изорванного, с ранами на боку, с кучей порезов и приращенной драконом рукой, а он как Пчелу увидел, весь покраснел, по карманам давай хвататься. Ну и кольцо вытянул.
— Чего-то романтики никакой нет, – серьезно-рассудительно, словно критик, протянул мальчишка.
— Ничего ты, молодежь, не понимаешь.
Я аккуратно отошел обратно в прихожу и сильно хлопнул дверью, после чего ногой пошерудил пакет, чтобы тот зашуршал. Типа я зашел и положил его.
— Я дома! – крикнул я. Со второго этажа донесся звонкий голос:
— Привет, милый! Пирог испекла, он на кухне!
Я улыбнулся.
А из гостиной степенно вышел уже совсем старенький дедус-Ранф. Больше он не скакал по крышам и не устраивал заговоры и перевороты, а отдыхал с Фелицией и возился в саду. Генетическая память предков, наверное?
А за ним вылез и Марк. Кудрявый, черноволосый, умненький, одиннадцатилетний, и с доменом Последнего океана. Сынулька мой.
— Привет. Наконец ты дома! – поприветствовал он меня.
— И тебе привет, – потрепал я его по голове. Левой рукой, чтобы волосы почувствовать.